Тарра. Граница бури. Летопись первая - Вера Камша

— Это я уже помню. Но ты, похоже, не считаешь, что в нашей задержке повинны Лунные?

— Скажем так, я в этом не уверен. Наша королева… Наша мать. Ты никогда ее не видел, а я помню все, хотя во времена Исхода мне не было и восьмидесяти… Залиэль Ночная Фиалка считалась прекраснейшей из ступавших по земле Тарры. Даже Светозарные блекли в лучах ее прелести. Отец, он боготворил ее… Я давно должен был тебе об этом рассказать, но не мог… Наша мать, королева Лебедей, любила короля, но не нашего отца. Ее великой любовью стал Ларрэн Лунный Восход.

— Лунный король?!

— Да. Я видел их однажды вместе, совсем ребенком. Разумеется, тогда я ничего не понял, но потом… Можешь мне поверить, они действительно любили, хотя мать была замужем, а он женат. Я никогда не говорил того, что скажу сейчас. У меня нет сомнений в том, что наша мать, не желая терять свою любовь и не имея возможности остаться с Лунными — кем бы она была при живой жене Ларрэна? — устроила так, что мы опоздали. Она была очень сильна в магии и пользовалась полным доверием отца.

— И она унесла тайну в могилу…

— Возможно, она жива до сих пор.

— Моя мать?!

— И моя тоже. Ты думал, что твое рождение оборвало ее жизнь? Отнюдь нет. Тогда эльфийки редко умирали родами, а дети рождались часто — не реже, чем раз в пятьдесят лет в кланах появлялся младенец, а то и два. Нет, мать не умерла, она просто исчезла, оставив тебя отцу. К счастью, обычай позволяет видеть лицо умершего лишь самым близким, а к тому времени таких оставалось двое — я и отец.

Мне кажется, отец догадывался, почему исчезла мать. Кэраиль Ночной Соловей, жена Ларрэна, обрела вечный покой, а война между двумя кланами полыхала все яростней. Мать решила, что ее место рядом с возлюбленным. Позже он якобы погиб в битве Пепла, но тела так и не нашли. Его место занял Кэор Лунное Серебро. Именно от его руки, как ты знаешь, пал наш отец, как мне кажется, сам искавший смерти. Что было дальше, ты знаешь…

— Знаю. Вот почему ты в юности покидал Убежище… Ты хотел отыскать мать.

— Да, но не нашел. Зато узнал людей. Твой сын прав, мы должны встать вместе с ними. Именно поэтому я и говорю с тобой здесь. Мне страшно подумать, что будет, если мы обратим нашу магию на помощь друзьям Рамиэрля и в это время нам ударят в спину!

— Кто?

— Твоя дочь, Астен. Она не теряла времени даром. За века нашего прозябания многие разучились жить, но научились бояться смерти. Сейчас нам грозит то же, что во времена Войны Монстров. Потеряв голову, трусы бросятся на нас с тобой, потому что мы «не хотим спасти свой народ», хотя мы не можем этого сделать. Вернее, не можем спасти эльфов, не спасая при этом всех тварей Тарры. Эанке этого не понимает, не желает понять. Она хочет быть владычицей и править мирами, а не жалким болотным островком! Ей кажется, что, если уничтожить тех, кто нарушил волю Светозарных, а воля Светозарных, по ее мнению, требует, чтобы мы сидели под крылом небожителей, Престол Силы откликнется на наш зов.

— Ты уверен, что она ошибается?

— Почти. Но даже будь она права… Мне не дает покоя одна мысль. Этот мир создан до нас и не для нас. Здесь были свои Боги, по-своему мудрые и справедливые. Они создали жизнь и смерть, наделили душами, разумом, волей разные существа, и тут появились мы. Пусть не по своей воле и не по своей вине, но мы стали хозяевами Тарры. Да, мы действовали по приказу тех, кто нас привел, но действовали!

Затем наши повелители решили покинуть этот мир, взяв с собой любимых чад своих. Всех прочих они бросили на произвол судьбы, и что теперь? Прежние защитники уничтожены Светозарными и нами, новые — не появились. Тарра приговорена в том числе и по нашей вине, но это неправильно! И этому не бывать! Мы здесь, и мы должны принять бой.

— Ты пытаешься меня убедить? Не стоит, я на твоей стороне. Если нам суждено погибнуть, мы хотя бы искупим свою вину. Ты не знаешь, много ли у Эанке единомышленников и кто они?

— Самые трусливые, полагаю. — Эмзар принялся разливать по кубкам вересковое золото. — И самые завистливые.

1

В последнее время Роману стало казаться, что его жизнь состоит из поездок и ночных бесед о том, чего никто не знает и знать не может. Разговоры с отцом, Уанном, Рене, хозяйкой Тахены, покойным Архипастырем и, наконец, с медикусом Симоном со стороны напоминали доверительные беседы обитателей сумасшедшего дома, только разговоры эти были, увы, не горячечным бредом, а правдой. Роман почти позавидовал смертным, на чью жизнь еще достанет благополучия, и тут же устыдился собственной глупости. Рене, Стефан, Филипп были людьми, и двое уже заплатили собой за спасение тех, кто остался…

— Тебе плохо? — Симон обеспокоенно смотрел на гостя. — Зануда я старый! Вместо того чтобы дать тебе отдохнуть, пристаю с расспросами. Иди, ложись.

— Нет, я даже не устал, просто… — Роман лихорадочно искал, чем бы объяснить свою рассеянность. — Понимаешь, мы никуда не продвинемся, пока не переговорим с Герикой. Боюсь, мы не можем ждать. Если она потеряет рассудок, тайна так и не будет раскрыта. Только она знает, что произошло в Высоком Замке после отъезда Рене.

— Я не думаю, что она знает что-то действительно важное. Она… мм… не производит впечатления умного и наблюдательного человека.

— Прости, Симон, даже последняя дура должна что-то знать о смерти собственного мужа и о том, как она выбралась из замка. Впрочем, это-то мы как раз знаем — она прошла ходом Стефана. Но кто-то же открыл потайную дверь, кто-то убедил ее бежать, кто-то привел к ней Преданного! Значит, в замке у нас или по крайней мере у нее имеется друг, пользовавшийся полным доверием Стефана.

— Это не может быть принцесса Илана? Если пробудились остатки совести…

— Исключено! Хода к Зеленой Горке она не знает. Кроме того, принцесса ревновала к Герике.

— Но это уж полная чушь!

— Дело не в ней, а в Герике. Ты заставишь ее говорить?

— Попробую. Хотя в последнее время расшевелить ее почти невозможно.

— Тем более нужно спешить.

— Будь по-твоему. — Симон кряхтя встал и поднялся наверх. Роман остался внизу. Затеяв разговор для того, чтобы скрыть неловкость, он внезапно понял, как это важно и как прав Симон, отправлявший гостя спать.

Казалось, в глаза кто-то насыпал даже не песка, а тончайшей алмазной пыли. Припустивший к ночи дождь и треск свечи назойливо навевали сон. Никакие Белые Олени и Пророчества были бы не способны не только испугать вымотанного до предела эльфа, но хотя бы заинтересовать. Огонек свечи стал белым и нестерпимо ярким, наверное, Симон чем-то пропитал фитиль. Роман, хоть и рожден был в Свете, не вынес блеска и прикрыл глаза, а открыв, увидел дремучий лес, по которому из последних сил несся белоснежный олень, по пятам преследуемый волками. Следом на могучих конях мчались всадники, казавшиеся родными братьями Эарите. Загнанное животное выскочило на берег реки и помчалось по песчаной косе, то ли обезумев, то ли намереваясь спастись вплавь, но навстречу ему из воды поднялись три белогривых вороных иноходца с прижатыми по-кошачьи ушами. Олень заметался между неумолимо приближающимися преследователями и вдруг повернул к эльфу оскаленную клыкастую пасть…