Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

Ночью 16 марта эскадрильи «Савойя-Маркетти» с Майорки приступили к круглосуточным бомбардировкам Барселоны: противовоздушная оборона там отсутствовала, республиканские истребители взлетели с окрестных аэродромов только днем 17 марта. Потери составили тысячу убитых и 2 тысячи раненых[830]. Бомба, угодившая, видимо, в грузовик с боеприпасами на Гран-Виа, привела к чудовищному взрыву. Это послужило почвой для ложных слухов, будто бы итальянцы экспериментируют с гигантскими бомбами. Муссолини был вдохновлен реакцией в мире. «Его радовало, – писал Чиано, – что итальянцы научились внушать миру ужас своей агрессивностью, а не только доставлять удовольствие музыкой своих мандолин. Это поднимет наши акции в Германии, где любят тотальную, беспощадную войну»[831].

На республиканской стороне нарастала усталость от войны, усугубляемая цинизмом, порождаемым поведением руководства. Все больше людей убеждалось в необходимости того или иного компромисса с националистами, напрямую или при международном посредничестве. Уже в октябре 1936 года Асанья поручал Бош-Гимпере начать сближение через Лондон, но процесс саботировал тогдашний посол в Лондоне Аскарате. В конце концов предложение достигло Форин Офис через французское правительство. В 1937 году Асанья предпринял новую попытку, когда направил в Лондон Хулиана Бестейро представлять республику на коронации Георга VI.

Среди военных мало кто помышлял о прекращении войны, разве что в отчаянии и панике отступления, так как республиканская пропаганда давала пищу для их веры в конечную победу. Другое дело – либералы и социал-демократы среднего класса, лучше понимавшие опасность затягивания войны. Но некоторые из них, например Мартинес Баррио, приходили к выводу, что в случае победы Франко они пострадают куда сильнее, чем рабочие.

К 1938 году деморализация охватила в первую очередь каталонских националистов, в 1936 году поддерживавших республику гораздо сильнее, чем баски. Объединение каталонских левых сил, «Esquerra», сильно пострадало в 1937 году, и при переезде правительства в Барселону Компанис был проигнорирован. Большинство в «Esquerra» поддерживало коммунистов в их упоре на дисциплину и на уважение к частной собственности – но почувствовало себя преданным, когда в ходе майских событий правительство Негрина быстро покончило с независимостью Женералитата. Их также возмущал отказ в помощи со стороны старых торговых партнеров – Франции и особенно Великобритании. В итоге эти люди стали пораженцами и пополнили собой молчаливый каталонский центр, не принимавший ни националистов, ни революционеров-леваков. Большинство их теперь мечтало о прекращении войны, убеждая себя, что на них недолго будет сказываться первоначальная суровость режима Франко.

Однако главные противоречия возникли непосредственно во власти, сначала между Прието и коммунистами. Последним проявлением его сотрудничества с ними при восстановлении силы государства стало разрушение Листером коллективов Арагона; но после этого стали учащаться мелкие и крупные стычки. Вспыхнул, к примеру, спор по вопросу, кому передать захваченный в целости и сохранности «Мессершмитт-109» – французам или Советскому Союзу. Но главным камнем преткновения было проникновение коммунистической партии на командные посты в армии.

Пытаясь ограничить власть коммунистов в армии, Прието не позволял разрастаться комиссарской системе. Он запрещал склонять военных к вступлению в компартию, заменил сочувствовавшего коммунистам Альвареса дель Вайо одним из своих сторонников, социалистом Кресенсиано Бильбао. Кроме того, он часто увольнял офицеров-коммунистов: например, снял Антонио Кордона с должности начальника штаба Восточной армии. Он даже приказал отправиться на передовую Франсиско Антону, молодому Генеральному комиссару Центральной армии, считавшемуся любовником Пассионарии. Многие его приказы, включая этот, игнорировались, поскольку партия внушала всем коммунистам, что следует выполнять только ее указания. Кроме всего прочего, коммунисты ненавидели Прието за разоблачение махинаций компартии – она зарабатывала для себя деньги на операциях торгового флота республики, реорганизованного при участии британских холдинговых компаний с целью обхода блокады.

Прието стал мешать контролю коммунистов над его собственной СИМ, когда осознал, в какую чудовищную машину превратилась эта служба, но было уже поздно. Меры против отдельных деятелей этого государства в государстве превратили коммунистов и «советников» из русского НКВД в его врагов, но не помешали тайным пыткам и казням. Редкие случаи реального сопротивления действиям СИМ имели место только на фронте, где в агентов СИМ, выискивавших инакомыслящих, случалось, попадала «шальная пуля».

В Прието совмещались отвага и политическая решительность, с одной стороны, и страшный пессимизм – с другой. Этим он оставлял позади даже Асанью, причем еще меньше, чем тот, стеснялся этого своего качества. Будучи министром обороны, он позволял себе убеждать французского посла Лабона, что война уже проиграна. Его склонность открыто выражать свои мысли превратилась в большую проблему для Негрина, положив в итоге конец их дружбе.

Прието надеялся, что взятие Теруэля обеспечит республике сильные позиции для начала переговоров с Франко – однако, подобно Негрину спустя несколько месяцев и полковнику Касадо в самом конце войны, он сильно недооценивал маниакальное стремление Франко окончательно раздавить врага и навязать всей стране свое собственное представление об Испании. Неудача наступления и ее катастрофическое развитие в Арагоне полностью деморализовали Прието.

Коммунистическая пресса принялась резко критиковать его политику деполитизации армии. В феврале его коллега по кабинету Хесус Эрнандес опубликовал в газете «Frente Rojo» статью, в которой заклеймил Прието как пораженца[832]. Нападки коммунистов, включая Пассионарию, вынудили Прието сказать Негрину, что он больше не сможет работать с Эрнандесом. Негрин поднял этот вопрос на Совете министров, где поддержал Прието, заставив коммунистов временно умолкнуть.

12 марта Негрин отправился в Париж на встречу с французскими министрами – главным образом с Блюмом, Даладье, Ориолем и Котом: он надеялся уговорить их ввести в Испанию пять дивизий при поддержке 150 самолетов. Французский военный атташе в Испании полковник Морель уже предостерегал свое правительство о подавляющем превосходстве националистов в воздухе и о необходимости поставить республиканцам как минимум 300 самолетов для исправления ситуации. Но французское правительство было слишком встревожено аншлюсом Австрии, устроенным нацистской Германией как раз в день приезда Негрина в Париж. Оно не имело планов военного вмешательства в Испании, которое могло бы поджечь всю Европу. Негрин добился всего лишь соглашения с французским правительством об открытии границы для пропуска задержанных на ней вооружений.