Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2 - Александр Дюма

— Друг, — спросил Рене, — не мучает ли тебя жажда?

И он показал ему бутылку.

— Можно выпить. Ты не голоден?

И показал ему цыпленка:

— Давай перекусим!

Человек не трогался с места.

— Вы меня не знаете, — ответил он.

— Но ты, — сказал Рене, — ты-то меня знаешь, я же французский солдат. Ты мне скажешь, по какой из этих дорог можно поехать, чтобы присоединиться к французской армии, и мы расстанемся; а если ты не прочь заработать два-три луидора, тем лучше, послужишь у меня проводником.

— Я не хочу ни пить, ни есть, — ответил мужчина, — но проводником у вас послужу.

— Отлично.

Крестьянин остался сидеть верхом.

Рене продолжил свой завтрак, и когда насытился, то отложил бутылку, хлеб и то, что оставалось от цыпленка, заткнул за пояс два пистолета и пристроил карабин обратно к седлу, закрепив ремнем. Оставив остатки своего завтрака первому изголодавшемуся счастливцу, он вскочил на лошадь, протянул крестьянину луидор и сказал ему:

— Иди вперед, а это — задаток.

— Спасибо, — отблагодарил тот, — заплатите мне все, когда я окажусь вам полезен.

И он двинулся в путь, а Рене — за ним.

Лошадка крестьянина, какой бы она неказистой ни была с виду, пустилась рысью с такой прытью, что вызвала этим восторг у Рене, который убедился в том, что его путешествие не задерживает леность его провожатого.

До Лагонегро добрались без приключений.

Рене успел заметить, как его проводник обменялся несколькими короткими фразами с людьми, внезапно выскочившими из леса и столь же внезапно скрывшимися в его чаще. Он подумал, что его проводник был из числа местных, а люди, с которыми он разговаривал, были его знакомыми крестьянами.

У Рене был отменный аппетит, и он приказал подать ему превосходный ужин и такой же принести для его проводника; он приказал ему проснуться на заре — следующий ночлег должен был прийтись на Лаино или Ротонду, до которых им было еще долгих десять лье пути.

Все шло, как прежде: лошадка мельника творила чудеса, она не ускоряла, но и не замедляла свой аллюр, и в том же темпе они делали по два лье в час.

В течение всего пути, где бы они ни проезжали: по лощинам, или подножью гигантских скалистых гор, или по небольшим пролескам, мельник продолжал встречаться с какими-то людьми, с которыми так же обменивался коротенькими репликами, после чего те исчезали.

На следующий день, вместо того чтобы выйти на большую дорогу, если вообще существовала в Калабрии в те времена какая-нибудь дорога, заслуживавшая подобное определение, проводник Рене повернул вправо, обогнув слева Косенцу, и они ночевали в Сан-Манго.

После расспросов Рене выяснил, что до французской армии оставалось не больше нескольких лье: она сосредоточилась на побережье залива Святой Евфимии; он также заметил, что хозяин его гостиницы отвечал ему с некоторым высокомерием и с недовольной миной.

Рене смотрел на него, как посмотрел бы на человека, которого призывал быть мудрее.

Хозяин почтительно вручил ему ключи и сальную свечу — других по эту сторону Калабрии еще не знали.

Рене поднялся к себе в номер и заметил, что ключи оказались излишеством: дверь держалась на жалкой бечевке, которая наматывалась на гвоздь.

Тем не менее он вошел, обнаружил в комнате какое-то убогое ложе, на которое свалился, как был, в одежде, но прежде выложив на стол на расстоянии руки карабин и пистолеты.

Он спал уже около часа, когда ему сквозь сон почудились шаги в соседней комнате. Шаги приблизились к его двери. Рене, ожидая, когда дверь откроют, и держа один из своих пистолетов, приготовился выстрелить.

Но, к его великому удивлению, дверь дважды дернулась, но так и не открылась. Со свечой в одной руке и пистолетом в другой он подошел и сам открыл дверь.

Прямо перед ней спал какой-то человек; он повернул к нему голову, и Рене узнал в нем своего проводника.

— Ради всего святого, — взмолился он, — не выходите.

— Но почему? — спросил Рене.

— Вы и десяти шагов не пройдете, как вас убьют.

— А ты что здесь делаешь?

— Охраняю вас, — ответил проводник.

Рене в задумчивости отступил в глубь комнаты, снова упал на кровать и через несколько мгновений уснул.

Ему казалось, что он слышал этот голос не раз.

Генерал Ренье, к отряду которого должен был присоединиться Рене, в 1792 году по рекомендации Лагарпа был принят в состав штаба Дюмурье помощником инженера. Став чуть позже адъютантом генерала Дюмурье, он участвовал в той знаменитой голландской кампании, когда полки гусар вместо льда на реке Тексель оказались в воде. В этом походе он получил чин бригадного генерала, а спустя еще некоторое время был назначениачальником штаба рейнской армии генерала Моро.

Бонапарт взял его с собой в Египет и доверил командование дивизией.

Его дивизия составила одно из каре, которые выиграли сражение у Пирамид. После взятия Каира генералу Ренье было поручено оттеснить Ибрагим-бея в Сирию и принять на себя верховное командование в провинции Шаркн. Генерал Ренье прославился своей терпимостью и лояльностью в любых обстоятельствах по отношению к местному населению, которое платило ему тем же.

Бонапарт покинул Египет. Командование армией оказалось возложено на Мену, хотя этой должности больше заслуживал Ренье. Армия роптала, и однажды Мену приказал арестовать Ренье, без объяснений посадил его на фрегат и отправил во Францию.

По приезде в Париж Ренье оказался в немилости у Наполеона, который запер его на Ньевре.

Наполеону не нравились сильные и независимые натуры, к которым относился генерал Ренье; тем не менее он вернул его к активной военной жизни в период кампании 1805 года и после Аустерлицкого сражения назначил его командующим армией, которая должна была завоевать для его брата Неаполитанское королевство.

Всем известно, насколько легко и без помех взошел на неаполитанский трон Жозеф. Склонный судить по внешним проявлениям, он в своей переписке с французским императором хвалился тем, насколько благосклонно относились к нему неаполитанцы, настолько, что порой это напоминало энтузиазм. Однако длительность осады Гаеты, отвлекавшей много сил, дала возможность старым сторонникам Бурбонов, или, вернее, разбойничьим ватагам, готовым использовать любую возможность, чтобы скрыть свое недостойное ремесло, собраться заново и приняться за пресловутую политическую деятельность, а на деле заниматься разбоем, а иногда актами личной мести.

Тем временем Ренье во главе армии в семь или восемь тысяч человек был послан в Калабрию. Ни одно селение и ни одна шайка не осмеливались открыто выступить против него, и он дошел до Сциллы и Реджо, разместив там свои гарнизоны.