В руках врага - Дэвид Марк Вебер

– О Нимиц! – прошептала она, уткнувшись губами в пушистый мех, и этот шепот вместил в себя весь пережитый ею страх, все отчаяние, все жуткие воспоминания. По ее изможденным щекам заструились слезы. Она потянулась, чтобы покрепче прижать любимое существо к себе… и оцепенела.

Правая рука повиновалась ей, как обычно, но левая…

Хонор резко повернула голову, и ее единственный глаз округлился, а ноздри раздулись от потрясения: левой руки у нее не было!

Она смотрела на перевязанный обрубок, и отказ поверить в случившееся послужил ей своего рода анестезией. Боль отсутствовала, а вот пальцы несуществующей ладони, напротив, ощущались четко и живо: казалось, будто ей ничего не стоит сжать их в кулак. Разум подсказывал, что эти ощущения не более чем фантом. Она лежала, не в силах шелохнуться от ужаса, в то время как Нимиц, прильнув покрепче, старался смягчить ее отчаяние нежностью и любовью.

– Прошу прощения, мэм.

Хонор повернулась на голос и увидела Фрица Монтойю. Глаза хирурга запали, и, когда он сел рядом с ее койкой, она отчетливо ощутила его жалость и чувство вины.

– К сожалению, у меня не было выхода, мэм, – продолжил он. – Повреждения оказались слишком сильными, слишком… – Он осекся, глубоко вздохнул и взглянул ей прямо в глаза. – И у меня не было инструментов, чтобы сохранить ее. Если бы я не ампутировал руку, мы потеряли бы вас.

Хонор молча смотрела на него: множество нахлынувших на нее противоречивых чувств не позволяли рационально мыслить. Радость воссоединения с Нимицем, изумление от того, что она вообще жива, потрясение от потери руки и, самое худшее, скорбь о погибших друзьях, которые в отличие от нее уже никогда не проснутся, – все это обрушилось на нее разом, лишив возможности говорить. Она могла лишь смотреть в сострадающее, озабоченное лицо врача единственным глазом и прижимать к себе Нимица единственной рукой.

Сколько времени это продолжалось, Хонор не знала – но, наконец, правый уголок ее рта изогнулся в подобии улыбки, и она, отпустив Нимица, протянула правую руку Монтойе.

– Фриц, – мягко проговорила она.

Врач сжал протянутую руку, и длинные пальцы Хонор ответили таким же сильным пожатием.

– Прошу прощения, – повторил он.

Она покачала на подушке головой.

– За что? – тихо спросила она. – За то, что опять спас мне жизнь?

– Именно это он и сделал, миледи, – послышался другой голос, и Хонор, охнув, попыталась сесть, но ее правую руку по-прежнему удерживал Монтойя, а непроизвольно опершись о койку обрубком, она скривилась и зашипела от неожиданной острой боли.

Монтойя с донельзя огорченным видом вскочил на ноги, чтобы помочь ей, но ее уже поддержали другие руки. Нимиц соскочил с ее груди и улегся рядом. Она высвободила ладонь и, не обращая внимания на боль, с неистовой силой заключила в объятия Эндрю Лафолле.

Телохранитель обнял ее так же крепко, и она ощутила невероятную силу его эмоций, отдававшихся эхом и встречавших отзвук в каждом уголке ее души. Хонор чувствовала, как скорбит он о погибших товарищах и как яростно, как восторженно гордится ими. Но несравненно сильнее всех прочих чувств были его преданность, его любовь к ней! – и радость оттого, что она жива! Переполняемая ответным чувством Хонор потянулась к нему, как незадолго до того к Нимицу.

Такие моменты всегда слишком остры и насыщенны, чтобы длиться долго: глубоко вздохнув, Хонор разжала объятия. Лафолле последовал ее примеру и уже хотел отступить, но она порывисто покачала головой и здоровой рукой указала ему через себя на краешек кровати, со стороны ампутированной руки. Поколебавшись, он пожал плечами и присел рядом с ней.

Некоторое время Хонор смотрела на него, а когда вновь подняла взгляд на Монтойю, в ее глазах отразилось изумление. Судя по переборке за спиной доктора и низкому выгнутому, как внутренняя поверхность трубы, потолку, они находились на боте или шаттле незнакомой ей конструкции. От остального помещения ее постель отделяла занавеска, однако было ясно, что они уж никак не в тюремном трюме «Цепеша».

– Как мы… – растерянно спросила она, повернувшись к Лафолле, и тот улыбнулся.

– Сами удивляемся, миледи. Но нам, во всяком случае, точно известно, кто это провернул.

Он посмотрел на Монтойю. Врач взял Хонор за запястье, проверил пульс, заглянул в ее целый глаз и кивнул.

– Думаю, она готова к этому. Но предупреди капитана: вы прекратите разговор по первому моему слову. По первому!

– Так точно, сэр! – с довольной ухмылкой отрапортовал Лафолле, после чего, погладив Хонор по плечу, исчез за занавеской.

Хонор снова собралась присесть. Монтойя сначала возражал, но потом вздохнул, помог ей перейти в полусидячее положение и подложил под плечи подушку.

Она благодарно улыбнулась, и тут ее вниманием вновь завладел перебравшийся ей на колени Нимиц. Она ощутила укол его боли, помрачнела, заметив, что он утратил прежнее изящество движений. Постаравшись устроить его как можно удобней, она стала нежно поглаживать неправильно сросшееся среднее плечо. Взор ее непроизвольно обратился к Монтойе. Врач не отвел глаз.

– Я сделал все, что было в моих силах, – сказал он, – но от этих ублюдков трудно было получить даже самое необходимое. Однако если не считать неправильно сросшихся костей, с ним все в порядке, и по возвращении домой любой ветеринарный хирург со Сфинкса быстро приведет его в норму. Другое дело, что до операции он будет ощущать боль при резких движениях, так что лазать по деревьям ему пока не придется. Тут, конечно, хорошего мало.

– Хорошо уже то, что он жив, – воскликнула Хонор. – И этим, надо думать, я обязана вам, Фриц, и Шэннон Форейкер.

– Больше Форейкер, чем мне, – уточнил Монтойя.

Он собирался сказать что-то еще, но тут занавеска сдвинулась, и показались Алистер МакКеон, а рядом с ним – офицер в мундире Народного Флота. Бровь Хонор поднялась от удивления.

Уорнер Кэслет, криво ухмыльнувшись, пожал плечами.

– Признаюсь, миледи, – сказал он, – я не ожидал, что встречусь с вами вновь при таких обстоятельствах. Однако, учитывая не слишком приятную для нас обоих альтернативу, должен признать, что рад этому.

– Взаимно, Уорнер, – кивнула Харрингтон и перевела взгляд на МакКеона.

Судя по изможденному виду и отсутствию некоторых зубов, капитану досталось, но глаза его светились радостью.

– Далеко же мы забрались от станции «Василиск», а? – сказал он, пожимая протянутую ему руку, и Хонор, к собственному удивлению, хихикнула.

– Пожалуй, да, – согласилась она, заметив маячившего за спиной капитана Горацио Харкнесса.

Главстаршина – вот уж что совершенно на него не похоже – выглядел смущенным и смотрел себе под ноги.

– Думаю, – с ухмылкой сказал капитан, – когда мы доставим его домой, старший сержант Бэбкок лопнет от гордости за своего муженька. Ведь это он вытащил нас всех с того летучего гроба.