Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

На долю немцев меж тем тоже выпало немало страданий. «Поражение наше командование так и не признало»7, – писал Ги Зайер. Когда часть, в которой он служил, начала отступление с западного берега Дона, «мы плохо себе представляли, что происходит, ведь мы не учили географию России». Но после Сталинграда страх попасть в окружение жил в сердце каждого немецкого солдата. Зайер с горсткой приятелей-пехотинцев ехал в трофейном русском грузовике на буксире у танка. «Ветровое стекло заляпала грязь. Эрнст побрел по жидкой грязи, рукавом почистил стекло… За спиной у нас раненые уже не стонали. Может быть, все перемерли. Какая разница? Вот и утро занялось, первые лучи упали на измученные лица. Мы остановились, техник-сержант крикнул: “Час отдыха! И снова в путь!” Командир танка заорал в ответ: “К черту! Поедем, когда я высплюсь!” Они яростно препирались, техник настаивал, как старший по званию, но танкист ответил: “Пристрелите меня и ведите танк сами. Я двое суток не спал, так что оставьте меня в покое, черт побери!”» Они двинулись дальше не через час, а через два: как мы видим, с трудностями и лишениями немецкие солдаты научились справляться, почти как их противник.

18 марта две танковые дивизии, воспользовавшись железнодорожной переправой, дошли до Белгорода и вновь овладели этим городом. На севере от основного театра войны Гитлер нехотя отказался от Ржевского выступа, давно уже не представлявшего угрозы для Москвы. Отдав Ржев, группа армий «Центр» сократила линию фронта на 400 км и сконцентрировала на этом участке достаточно сил, чтобы отразить наступление Рокоссовского. Немцы отходили, и перед миллионами русских, следовавших за ними по пятам, открывались страшные картины разрушения и резни. Если к страданиям взрослых людей уже привыкли и они мало кого трогали, то детские несчастья разрывали душу. Капитан Павел Коваленко писал 26 апреля: «Нам привычны ужасы войны, ее беспощадные, кровью писаные законы. Но дети, цветы жизни, эти нежнейшие цветы, невинные и святые души, украшение нашей жизни!.. Они, никому не причинившие зла… страдают за грехи отцов. Мы не уберегли их от зверя. Сердце обливается кровью, мысли замирают от ужаса при виде маленьких окровавленных тел со скрюченными пальцами, искаженными личиками… Немые свидетельства неописуемого человеческого страдания. Эти маленькие, застывшие, мертвые глаза упрекают нас, живых»8.

В приднепровской деревне Тарасевичи Василий Гроссман повстречал подростка. «Как страшны эти старые, усталые, безжизненные глаза на детском лице. “Где твой отец?” – “Убит”, – отвечает он. – “А мать?” – “Умерла”. – “Братья или сестры есть?” – “Была сестра. Ее угнали в Германию”. – “Родственники?” – “Нет, все сгорели, когда деревню сожгли за партизан”. И он отправился на картофельное поле, переступая босыми и черными от грязи ногами, оправляя лохмотья своей разорванной рубашки»9. Миллионы таких встреч запечатлелись в сознании русских солдат, и они вспомнятся им, когда армия ступит на немецкую территорию. Советский журналист Илья Эренбург писал: «Не только армии и дивизии, но могилы, траншеи, рвы, заваленные телами невинных жертв, идут с нами на Берлин». Советская пропаганда твердила: «Ярость солдата в бою будет ужасна. Он не просто сражается, он – воплощение справедливого суда своего народа»10.

Григорий Телегин писал жене 28 июня 1943 г.: «Я получил письмо с сообщением, что твой брат Александр убит 4 мая. Мое сердце окаменело, в мыслях и чувствах нет места жалости, только ненависть к врагу горит в моем сердце. Когда я гляжу в бинокль, нацеливая огонь точно на этих двуногих тварей, и вижу их расколотые черепа и изуродованные тела, я чувствую великую радость и смеюсь, как дитя, зная, что они не оживут. Я опишу типичный день сражения, 5 июня. Лучи восходящего солнца отражались и вспыхивали в башенках наших танков. Капли тумана кристаллами повисли на листьях деревьев. Три зеленые ракеты просигналили: “В атаку!” В 07:00 наши танки двинулись колонной, потом на росчисти развернулись в линию. Мы отчетливо видели избы деревни. Русские снаряды взрывались на немецких позициях. Видно было, как фигуры врагов бегут в тыл, как их тела падают под гусеницы собственных танков. Но мины и антитанковые орудия подбили сначала один советский танк, потом другой, третий вспыхнул пламенем».

Телегин продолжает: «Мое сердце болело за друзей, которые все еще вели огонь из горящих танков. Гнев и ненависть погнали нас вперед, мимо подбитых танков. Мы раздавили огневые гнезда противника и антитанковые орудия вместе с обслугой». На дальнем конце деревни показались немецкие окопы между деревьев и рвов – танкам не пройти. Узнав танк своего друга Миши Сотника, Телегин повел свой Т-34 бок о бок с ним. Они заглушили моторы, обсудили, перекрикиваясь, ситуацию. Решили обойти немецкие окопы с разных сторон. Завели моторы и рванули вперед.

В этом сражении прямым попаданием снаряда на танке Телегина были разбиты пулемет и оптический прибор. После нескольких часов сражения в дыму и пыли жажда измучила экипаж настолько, что люди порой теряли сознание. Потом перегрелся и вышел из строя двигатель. Пока танк стоял неподвижно под обстрелом, очередной снаряд контузил водителя, а Телегин ненадолго потерял сознание. «Мы задыхались, словно рыбы, губы потрескались, во рту пересохло. Открыв люк водителя, мы увидели в десяти метрах впереди воронку с водой. Пули свистели вокруг, но я выкатился в люк, подполз к воде и напился. В котелке я принес товарищам воды, и мы ожили». Еще десять часов они просидели в провонявшей, нагретой солнцем стальной коробке. Наконец водитель починил дроссель, и мотор взревел. «Мы покатили назад. Подъехала скорая, я разглядел на носилках знакомую фигуру. Это был Миша Сотник, пулеметная очередь прошила ему голову. Не сдерживая слезы, я поцеловал его в посинелые губы и простился»11.

Даже когда ход войны переломился и вплоть до последних месяцев войны, советская армия несла потери также и из-за дезертирства. Главным образом бежали «елдаши» и «юсупы», то есть жители Средней Азии. Николай Белов подсчитывал потери своего батальона за 13 июня 1943 г.: «Сегодня опять двое перешло на сторону врага. Уже одиннадцать человек. Большинство “елдаши”»12. Статистика Красной армии утверждает, что в апреле 1943 г. к противнику перебежало 1964 солдата, 2414 – в мае, 2555 – в июне. Тех, кого удавалось захватить при попытке к бегству, подвергали обычному наказанию: «Сегодня “юсупа” расстреляли перед взводом за попытку перебежать к немцам. Жуткое чувство». 2 июня он лаконично записывает: «Еще двое пытались сегодня дезертировать. К счастью, подорвались на минах, и их приволокли обратно»13. Как и многие офицеры Красной армии, он полагался только на соплеменников. Получив очередное подкрепление, он пишет: «Поступило новое пополнение. Молокососы 26 г. рождения. Все зеленые юнцы. Но единственное, что хорошо, это то, что хорошо подготовленный контингент и исключительно русские. Эти не перейдут на сторону врага»14.

Аналогичные проблемы имелись и у противника. Белов с удивлением узнал от «соседей» о двух перебежчиках, ефрейторе и обер-ефрейторе вермахта: «Первый раз слышу, чтоб немцы переходили на нашу сторону. Не от хорошей, наверное, жизни». Капитан Павел Коваленко сделал такое же наблюдение 31 марта: «Откуда ни возьмись, явился немецкий перебежчик. Стук в дверь. “Кто там? Входите!” Открывается дверь, и появляется фриц. Все схватились за винтовки. Он снял с себя золотые часы, отдал одному из солдат, другому золотое кольцо, третьему винтовку и поднял руки. Из Вестфалии, шахтер, двадцать два года. Отец велел ему сдаться в плен»15.