Молот и наковальня - Гарри Тертлдав

Постучались. Дверь приотворилась, и вошла Лиция.

— Кажется, у меня новости, — сказала она. Маниакис приподнял одну бровь, ожидая продолжения.

Немного помолчав, Лиция продолжила:

— Я… я думаю, у нас будет ребенок. Наверно, я сказала бы тебе об этом позже, сейчас я еще не вполне уверена, но… но мне показалось, что хорошие новости нужны тебе именно сегодня, — решительно закончила она.

— Клянусь Фосом, ты права! — воскликнул Маниакис, заключив жену в объятия. — Надеюсь, ты не ошиблась!

Безусловно, его наследником станет Ликарий, но как прекрасно, что у него появится еще один ребенок, от Лиции. Он тут же пообещал себе уделять побольше внимания всем своим детям.

Маниакис изучающе посмотрел на жену новым, озабоченным взглядом. Конечно, в отличие от худенькой и болезненной Нифоны, Лиция, имеющая довольно плотное телосложение, славилась отменным здоровьем. Тем не менее…

— Все будет хорошо, — сказала Лиция, почувствовав тревогу, уже зародившуюся в сердце мужа. — Все будет просто великолепно!

— Конечно. Так оно и будет, — согласился Маниакис, лучше многих других понимавший, что ни о каком «конечно» не может быть речи. — Тем не менее ты должна как можно скорее увидеться с Зоиль. Не откладывай.

Похоже, Лиция хотела что-то возразить. Но поборола свое желание и ограничилась кивком.

Пришла весна. Для Маниакиса она была не просто временем года, когда на деревьях распускаются новые листья, но и порой новых забот. Как только появилась достаточная уверенность в том, что случайный шторм не пустит на дно один из его лучших кораблей, он приказал доставить на этот корабль Парсмания и отправил его в Присту, где единственной отрадой местных жителей было наблюдать за тем, как хаморы перегоняют свои стада из одной части Пардрайянской степи в другую.

Кроме того, одной из постоянных забот Маниакиса стала Лиция. Она действительно забеременела, и теперь ее тошнило каждый день поутру, после чего она чувствовала себя прекрасно… до следующего утра. Причиной приступа рвоты мог послужить любой пустяк. Как-то раз Камеас с гордым видом подал ей на завтрак яйцо-пашот. Не успев проглотить малюсенький кусочек, Лиция бросилась к пресловутому серебряному тазику.

— Мне показалось, что оно на меня смотрит, — ополоснув рот вином, мрачно сказала она в свое оправдание. Но на следующее утро то же самое произошло из-за кусочка простого хлеба.

Дромоны продолжали неустанно патрулировать Бычий Брод. Маниакис присматривал за Абивардом не менее внимательно, чем за Лицией. Этой весной макуранцы, похоже, не спешили оставить Акрос. Поведение Абиварда серьезно беспокоило Автократора, и он начал прикидывать, как бы перерезать где-нибудь в западных провинциях длинный путь подвоза припасов для засевшей под Видессом неприятельской армии.

Но следующий удар нанес не Абивард, а Этзилий. Неприятные известия доставил в Видесс пришедший с севера корабль.

— Мимо Варны прошли полчища кубратов; они двигаются на юг, — поднявшись на ноги после неуклюже исполненного проскинезиса, сказал капитан торгового судна, кряжистый, дочерна загорелый малый по имени Спиридион.

— Чтоб им всем от чумы передохнуть! — воскликнул Автократор. — Они опять плывут на моноксилах? — требовательно спросил он, ткнув пальцем в Спиридиона. — Если так, наши боевые галеры разделаются с ними в два счета!

— Нет, величайший, — покачал головой капитан. — Я слышал о том набеге. Ничего похожего. На сей раз эти нищие бродяги снова оседлали своих степных коньков. Они двигаются по суше, крутя носом во все стороны, тащат все, что не приколочено, а то, что приколочено, жгут.

— Когда я разделаюсь с Этзилием, то хорошенько просолю его голову, и ее провезут по всем городам империи, чтобы мои подданные видели, что ожидает моих врагов! — исступленно прорычал Маниакис.

Мысль о мести кагану кубратов была столь сладостной, что Автократор только сейчас понял, какие чувства обуревали порочный разум Генесия в момент расправы над врагами. И над теми, кого тиран ошибочно считал своими врагами. Сравнение с Генесием отрезвило Маниакиса.

— Да, было бы просто прекрасно избавиться от этого кагана, — подтвердил Спиридион. — Так в чем же дело, величайший? У тебя множество солдат; они проводят время в тавернах, лапая девок и обжираясь так, словно живут последний день. Не пора ли им заняться делом? Величайший, прости мне мою прямоту, но…

— Мы разделаемся с кубратами, сомнений нет, — сказал Маниакис. — Но если они уже миновали Варну, то придется изрядно потрудиться, прежде чем мы оттесним их туда, где им надлежит находиться.

А им надлежало находиться к северу от реки Астрис, вне пределов тех земель, которые прежде безраздельно принадлежали империи. В свое время Ликиний попытался оттеснить кубратов еще дальше, к восточной окраине степей, но что это ему дало? Ничего, кроме кровавого мятежа да ужасной смерти. И теперь кубраты, словно стая волков, почуявших запах крови, прокладывали себе дорогу к богатым предместьям Видесса.

Маниакис наградил Спиридиона, дав ему немного золота, хотя не мог позволить себе потратить даже такую малость, а затем отпустил капитана. Он и сам понимал, что придется выслать солдат навстречу воинам Этзилия, но не имел ни малейшего желания принимать подобное решение впопыхах. Автократор вдруг вспомнил, как после предательства Парсмания и Цикаста он в сердцах спросил у благого и премудрого, какой новой беды ему следует ждать. Теперь, наученный горьким опытом, он ни за что не задал бы подобного вопроса, ибо за вопросами слишком часто следуют ответы.

Через пару минут после ухода Спиридиона в комнату, где сидел погруженный в мрачные раздумья Маниакис, заглянула Лиция.

— Слуги говорят… — неуверенно начала она. Что ж, он вполне мог представить себе, о чем теперь судачат слуги. Пытаться сохранить секрет в императорской резиденции — все равно что носить воду в решете.

— Правду говорят, — подтвердил Маниакис. — Опять большой набег кубратов. Их так много, что один Господь знает, удастся ли нам их остановить.

— Так вышли против них солдат, — предложила Лиция с таким видом, будто муж пожаловался ей на новую дырку в сапоге, а она посоветовала ему отправить обувь к сапожнику.

— Конечно, вышлю, — тяжело вздохнул он. — И буду иметь удовольствие наблюдать, как они спасаются бегством, словно побитые псы, зажавшие хвосты между ног. — Он снова вздохнул. — Я уже не единожды имел счастье наслаждаться подобным зрелищем. Дорого бы я дал, чтобы прямо сейчас отплыть на Калаврию и больше никогда не возвращаться в Видесс.

Он уже не раз говорил нечто подобное, когда дела шли особенно скверно. Но теперь эта мысль внезапно захватила его целиком. Он словно наяву увидел губернаторский дворец над Каставалой, услышал пронзительные крики чаек, проносящихся над головой… Конечно, чайки кричали и здесь, они во множестве летали над столицей, но почему-то крики здешних птиц не только не казались ему приятными, а, наоборот, раздражали. А еще Маниакис увидел себя стоящим на восточном побережье Калаврии и вглядывающимся в бесконечные просторы Моря Моряков…