Волк и голубка - Кэтлин Вудивисс

— Разотри и накорми Гунна и своего коня. Мы уезжаем. Налегке. Без доспехов. Никаких вещей.

Викинг кивнул и вышел. Вулфгар обратился к Мидерд:

— Иди в кладовую и отрежь вяленой оленины. Мне нужны два небольших узелка с едой и два меха воды.

Она не успела и шагу сделать, как он взлетел по лестнице в спальню. Через несколько минут Вулфгар вновь появился, в шапочке и рубахе из мягкой оленьей кожи. На плечи была накинута безрукавка из волчьего меха, перетянутая поясом, с которого свисали двуручный меч и хорошо отточенный клинок. Поверх кожаных сапог были надеты обмотки из волчьего меха, затянутые подвязками крест-накрест, по обычаю викингов. Проходя мимо Хейлан и Керуика, наконец-то ухитрившегося сесть, Вулфгар тихо, но хрипло бросил:

— Я слишком долго медлил и вот теперь расплачиваюсь за свою беспечность. Пригляди за домом до моего возвращения, Керуик. Болсгар и мои рыцари тебе помогут.

Мидерд уже принесла все необходимое, и Вулфгар, не тратя больше слов, отправился на конюшню, где разделил припасы с Суэйном и одобрительно кивнул, увидев, что норвежец одет почти так же, как он, да еще успел захватить две торбы с ячменем. Они вскочили на коней и вскоре исчезли из виду.

Болсгар похоронил погибших и, погоняя лошадей, нагруженных трофеями, вернулся домой, где застал бледного измученного Керуика. Хейлан перевязала ему голову и сейчас сидела рядом, держа молодого сакса за руку. Старик выслушал рассказ Керуика. Лицо его потемнело от стыда и ярости.

— Узнать подобное о родной дочери! — простонал он. — Вулфгар, возможно, простит сестру, но не я. И если у него не поднимется рука, я сделаю все, чтобы наказать предательницу!

Он отправился к себе, но немного погодя вернулся, прихватив с собой лишь мешочек с солью, меч и длинный лук. Вскоре за ним тоже захлопнулась входная дверь.

Рагнор погонял коня так, словно сам сатана гнался за ним, и впадал в ярость при малейшей задержке. Эйслинн мучилась с Брайсом. Как выяснилось, заставить его сидеть смирно и одновременно управлять кобылой — задача почти невозможная. Она горько жаловалась, когда Рагнор бил ее лошадь кнутом, хотя понимала, что тот может не пощадить ни ее, ни малыша, если придет в бешенство.

Они старались держаться подальше от Лондона и норманнских патрулей. Рагнор дал им отдохнуть всего несколько часов и поднял с рассветом. Пришлось давиться холодной овсянкой и мчаться дальше. Хотя Эйслинн едва держалась на ногах, но все же радовалась, что передышки так коротки — Рагнор все чаще и чаще обращал на нее взгляд, и она понимала, что, будь у норманна больше времени, он нашел бы способ утолить свою давнюю похоть. Даже по ночам, лежа рядом с Гвинет, он посматривал на Эйслинн, а когда она кормила ребенка грудью, Рагнор под любым предлогом оказывался поблизости.

Брайс по большей части мирно спал у нее на руках, но, просыпаясь, начинал громко плакать, жалуясь на невозможность как следует размяться и поиграть. Рагнор с каждым часом становился все более невыносимым, и даже Гвинет, почти все время молчавшая, не раз подвергалась его жестоким насмешкам.

Эйслинн со своей стороны отказывалась понимать этого человека. Да, он может добраться до северных гор и вести тяжелую жизнь в унылых бесплодных землях, добывая пропитание набегами и воровством или присоединиться к этелингу Эдгару, но неужели думает, что Вулфгар стерпит обиду?

При воспоминании о муже на глаза Эйслинн навернулись слезы. Можно лишь надеяться, что он сумеет освободить их или выкупить. И еще на то, что Болсгар успел предупредить пасынка о ловушке. Невозможно вынести хвастовство Рагнора, гордившегося тем, что ему удалось поставить капкан на бастарда. Немыслимо ежеминутно трястись от страха, что Вулфгара больше нет в живых.

Солнце взошло высоко, и на дороге поднялась пыль. Брайс проснулся, немного поел и долго капризничал, не понимая, почему мать не позволяет ему порезвиться.

Рагнор повернулся в седле и угрожающе рявкнул:

— Заткни рот ублюдку!

Эйслинн тихо запела колыбельную, укачивая малыша, пока тот не задремал. Они оставили позади долины с широкими реками и оказались среди поросших вереском, усеянных холмами пустошей. По пути попалась заброшенная деревенька с полуразрушенными хижинами. Когда они проезжали через то, что год назад было деревенской площадью, из тени неожиданно выступила старая одноглазая ведьма с высохшей правой рукой. В левой она держала грубую деревянную миску, которую и протянула Рагнору.

— Подайте медный грош, ваша милость, — гнусаво завела она, криво улыбаясь. — Всего медяк для убогой, старой…

Рагнор попытался пнуть ее ногой, но та с поразительной ловкостью отскочила, Эйслинн придержала лошадь, и нищенка снова затянула свою песенку:

— Хотя бы монетку или кусочек хлеба, ваша милость…

Эйслинн, пожалев несчастную, бросила ей черствую краюху хлеба, сознавая при этом, что, по всей вероятности, отдает свой обед. Рагнор, презрительно фыркнув, проехал мимо, но внезапно остановился в конце площади, выхватил меч и обратился к Эйслинн:

— Это отродье нас задерживает, и два заложника мне ни к чему.

Эйслинн, прижав Брайса к груди, бесстрашно объявила:

— Ты дал слово, Рагнор. Но прежде чем ты попытаешься дотронуться до него, придется прикончить меня, и когда появится Вулфгар, у тебя вообще не останется заложников.

Из-под плаща показалась рука с крепко зажатым в ней клинком. Остальные всадники отъехали подальше, а Рагнор выругался, проклиная свою глупость и забывчивость. Как он мог оставить ей оружие?

Вашель скрестил руки на груди и ухмыльнулся:

— Что скажешь, кузен? Неужели позволишь этой заносчивой девчонке убить себя?

Гвинет, лучше всех знавшая Эйслинн, воспользовалась всеобщим замешательством и подстегнула лошадь. Серая в яблоках врезалась в кобылку Эйслинн, и Гвинет выхватила кинжал из ослабевших пальцев невестки, пока та старалась сохранить равновесие и не уронить сына. Выровняв наконец лошадку, Эйслинн полыхающими яростью глазами взглянула на сестру Вулфгара.

— Предательница! — прошипела она. — Вечная предательница! Бедняжка Гвинет!

Рагнор, рассмеявшись, сунул меч в ножны.

— Ах, голубка моя, неужели ты никогда не сдаешься? Я убью кого пожелаю, и не тебе меня остановить. Но я дал слово, и если ты не вынудишь меня от него отступить, не намереваюсь причинить зла мальчишке. Скорее уж стоит оставить его со старой клячей и дать ей за труды несколько монет и побольше припасов.

— Ни за что! — охнула Эйслинн. — Ты этого не сделаешь!

— Вон в той долине пасутся козы, — настаивал Рагнор. — У старухи будет вдоволь молока. И если, как ты говоришь, Вулфгар с Суэйном отправятся в погоню, обязательно найдут парнишку и вернут домой.

В Эйслинн вспыхнула крохотная надежда. Кроме того, ей легче будет сбежать одной, не обремененной младенцем.

Наконец, тяжело вздохнув и не вытирая струившихся по лицу слез, Эйслинн отдала сына Гвинет. Та понесла его к старухе, скорчившейся в пыли и жадно жующей корку хлеба. Брайс громко завопил удивительно зычным для такого маленького ребенка голосом, и даже издалека было видно, как радовалась Гвинет, кладя его на руки нищенке. Она долго торговалась и в конце концов отсчитала несколько монет и прибавила еды и небольшой мех с вином, а сама поскорее вернулась к маленькому отряду, оставив старуху удивленно смотреть им вслед.