Белая гардения - Белинда Александра

Время от времени мы проезжали мимо заваленных снегом спортивных площадок и открытых дворов, но чаще дома стояли друг к другу почти впритык, а между ними лежали сугробы грязного снега вперемешку со льдом. Однообразные мрачные дома все тянулись и тянулись, и мне не давала покоя одна мысль: где-то здесь, в этих бетонных лабиринтах, меня ждет мать.

Москва представляла собой город, состоящий из нескольких слоев, по которым, как по кольцам на спиле дерева, можно было проследить ее рост. С каждым километром мы углублялись в прошлое. На открытой площади с гигантской статуей Ленина стояла очередь в магазин, где продавцы, упражняясь в арифметике, щелкали на счетах. На улице мерз торговец, который накрыл свой картофель прозрачной пленкой, чтобы хоть как-то защитить его от мороза. Кто-то в телогрейке и валенках (я даже не смогла определить, мужчина или женщина) продавал мороженое. Какая-то бабушка, не обращая внимания на машины, переходила через дорогу, неся в руках хлеб и капусту. Потом мы увидели женщину, державшую за руку ребенка в меховой шапке и варежках; они стояли на обочине, выжидая момент, чтобы перебежать дорогу. Мимо с грохотом пронесся троллейбус, залепленный по самые окна комьями грязи. Мой взгляд был прикован к людям, лица которых почти полностью скрывались под шарфами, меховыми воротниками и шапками.

«Это мой народ», — думала я, пытаясь осознать истинное значение своей мысли. Я любила Австралию, и Австралия любила меня, но что-то влекло меня к этим людям, как будто мы были высечены из одного камня.

Иван похлопал меня по руке и взглядом указал вперед. Москва прямо на глазах превращалась в красивый город с мощеными улицами и величественными зданиями со светлыми стенами, жилыми домами в готическом стиле и фонарями в стиле ар деко. Запорошенные белым снегом, они казались очень романтичными. Что бы ни говорили о царях советские вожди, здания, воздвигнутые во времена монархии, несмотря на местный климат и запустение, по-прежнему радовали глаз, в то время как у советских многоэтажек, обступавших их, уже облупилась краска и начинал растрескиваться кирпич.

Я попыталась скрыть отвращение, когда поняла, что серая громадина из цемента и стекла, у которой таксист остановил машину, была нашей гостиницей. Циклопическое здание довлело над всем вокруг и казалось нелепым на фоне золотых куполов храмов, расположенных на территории Кремля. Создавалось такое впечатление, будто архитекторы намеренно старались сделать нечто уродливое. Я бы предпочла жить в гостинице «Метрополь», которая со времен империализма сохранила свою красоту. Служащий в бюро путешествий пытался отговорить нас останавливаться в гостинице, в которой генерал велел нам снять номер. Он показывал нам фотографии богато украшенного интерьера и знаменитого стеклянного потолка «Метрополя», но эта гостиница была излюбленным местом агентов КГБ для слежки за богатыми иностранцами, а мы приехали в Москву не отдыхать.

Вестибюль нашей гостиницы был весь обложен искусственным мрамором, под ногами лежала красная ковровая дорожка. Здесь пахло дешевыми сигаретами и пылью. Мы в точности следовали указаниям генерала, и, несмотря на то что до встречи с ним оставался целый день, я невольно всматривалась в лица всех, кто встречался мне на пути, надеясь увидеть его. Но среди неприветливых людей, читающих газеты или слоняющихся без дела у журнальных ларьков, его не было, и я мысленно приказала себе не расстраиваться. Строгая женщина с непроницаемым лицом подняла на нас глаза, когда мы подошли к регистратуре. У нее были странные, нарисованные карандашом брови, а на лбу красовалось большое, величиной с монету родимое пятно.

— Мистер и миссис Никхем. Наша дочь Лили, — представил нас Иван.

Рот женщины искривился, обнажив золотые зубы (улыбкой это нельзя было назвать), и она потребовала наши паспорта. Пока Иван заполнял бланки, я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно естественнее, спросила у регистраторши, нет ли у нее для нас какого-нибудь письма. Она сходила к почтовым ящикам и вернулась с конвертом. Я тут же принялась вскрывать его, но заметила, что женщина наблюдает за мной. Вскрытый не до конца конверт прятать было нельзя, это выглядело бы подозрительно, поэтому я подсадила Лили повыше, как если бы она вдруг стала тяжелее, и направилась к креслу. От волнения сердце едва не выпрыгивало у меня из груди, но, когда я развернула листок, выпавший из конверта, оказалось, что это был маршрут, рекомендуемый «Интуристом» гостям столицы, которые желают ознакомиться с местными достопримечательностями. Я почувствовала себя ребенком, который хотел получить на Рождество велосипед, а ему подарили школьный портфель. В маршруте я ничего не поняла, но краем глаза увидела, что регистраторша все еще смотрит на меня, и поэтому, приподняв Лили, бросила конверт в сумку.

— Как поживает моя девочка? — стала ворковать я. — Моя красавица с сопливым носиком?

Когда Иван заполнил все бумаги, регистраторша вручила ему ключи и позвала посыльного, который оказался пожилым мужчиной с кривыми ногами. Он толкал тележку с нашими чемоданами такими зигзагами, что я даже подумала, уж не пьян ли он. Лишь потом я заметила, что у тележки не хватало колеса. Нажав кнопку вызова лифта, он в изнеможении прислонился к стене. Невдалеке, за столом, уставленным матрешками и покрытыми пылью сувенирами, сидел другой мужчина, примерно того же возраста, с мешками под глазами и дырками на локтях кардигана. От него исходил смешанный запах чеснока и какого-то обеззараживающего средства. Он самым внимательным образом рассматривал нас и наш багаж, словно хотел, чтобы мы навсегда запечатлелись у него в памяти. В любой другой стране я подумала бы, что это просто старик, который хочет получить добавку к пенсии, но после рассказов генерала о КГБ столь пристальное внимание заставило меня не на шутку испугаться.

Наш номер по западным стандартам был мал, и в нем было невыносимо жарко. С потолка свисала тусклая лампа в абажуре с кисточками, которая освещала потертый ковер на полу. Я осмотрела батарею отопления под окном и обнаружила, что регулировка мощности в ней не предусмотрена. Над кроватью висело радио, из которого доносился радостный мужской голос, превозносящий советскую Конституцию. Иван подошел к кровати, чтобы выключить радио, но оказалось, что на нем нет соответствующей кнопки. Все, что он смог сделать, это уменьшить громкость до минимума.

— Посмотри, — сказал Иван, отодвигая отделанную кружевом занавеску. Окна нашей комнаты выходили на Кремль. Я увидела стены из красного кирпича и православные церкви, купола которых блестели в лучах заходящего солнца. В Кремле женились и короновались русские цари. Я подумала о черном лимузине, который мы видели по дороге из аэропорта, и вспомнила, что теперь тут живут новые цари.

Пока Иван разбирал чемоданы, я усадила Лили на кровать, сняла с нее теплую одежду и одела в хлопковый комбинезон-чик. Отодвинув в сторону шарфы и шапки, я поставила корзинку Лили между подушками и уложила в нее малышку. Лили сонно заморгала. Я стала гладить ее по животику, и, когда она уснула, села рядом с корзинкой и начала смотреть на нее. В какой-то момент мое внимание привлек узор на одеяле, которым была застелена кровать: переплетенные ветви, похожие на виноградные, с двумя голубями сверху. Мне вспомнилась могила Марины в Шанхае, на могильной плите которой тоже были изображены два голубя: один — умирающий, второй — преданно сидящий рядом. Потом я подумала о путеводителе, предоставленном «Интуристом». Моя мать была всего в часе езды от меня в Пекине, когда на ее пути встал Тан. Генерал стоял на пороге клуба «Москва — Шанхай», но встретился с Амелией. А вдруг и сейчас, когда я была так близка к матери, в КГБ узнают о наших планах и отправят ее в трудовую колонию? На этот раз по-настоящему.