Столпы земли - Кен Фоллетт

Алина пришла в ярость от того, что кто-то посмел говорить о Мэг гадости.

— Мне наплевать на то, что сделал ее муж, а Мэг была прекрасной женщиной, гораздо лучшей, чем все эти воры и продажные девки, что населяют этот вонючий город! — выпалила она и прежде, чем женщина успела придумать достойный ответ, вышла. Лишь на мгновение она почувствовала удовлетворение от своей словесной победы. — Плохие новости, — сказала Алина брату. — Мэг уехала из Винчестера.

— А тот, кто теперь живет в ее доме, он не торговец шерстью? — спросил Ричард.

— Я так увлеклась перепалкой, что даже не спросила. — Алина поняла, что вела себя глупо.

— Что будем делать, Алли?

— Мы должны продать эту шерсть, — с тревогой проговорила она. — Пойдем на рынок.

Они развернули свою лошаденку и побрели обратно к Хай-стрит, а затем, протискиваясь в толпе, направились к находившемуся неподалеку от собора рынку. Алина вела под уздцы лошадь, Ричард же шел позади телеги, толкая ее, когда старой кляче требовалась помощь, а помощь ей требовалась почти постоянно. На рыночной площади бурлил народ. Люди с трудом пробирались по узким проходам между торговыми рядами, дорогу им то и дело преграждали телеги с товарами вроде той, что была у Алины. Она остановилась, залезла на свой тюк и осмотрелась в поисках торговцев овечьей шерстью. Она увидела только одного и, спрыгнув на землю, поспешила к нему.

Торговля у купца шла бойко. На рынке у него было свое довольно просторное место, отгороженное веревкой. Здесь же стоял сделанный из переплетенных реек, прутьев и камыша сарай. Очевидно, это была временная конструкция, которую каждый раз по базарным дням воздвигали, а потом вновь разбирали. Хозяином всего этого оказался смуглолицый мужик с отрубленной по локоть левой рукой. К его культе был привязан деревянный гребень, и, когда ему приносили на продажу товар, он цеплял этим гребнем из кипы небольшое количество шерсти, а затем брал ее в правую руку и, прежде чем назвать свою цену, внимательно ощупывал, после чего отсчитывал нужное количество пенсов. При закупке больших партий товара он просто взвешивал монеты на весах.

Алина пробилась поближе к прилавку. Какой-то крестьянин принес шерсть с трех овец, связанную кожаным ремнем.

— Жидковата, — сказал купец. — Могу дать по три фартинга за каждую. Фартинг — это четверть пенни. — Купец отсчитал два пенса, затем взял топорик и ловко разрубил третью монету на четыре части. Он дал крестьянину два пенса и одну четвертушку. — Три раза по три фартинга будет два пенса и один фартинг.

Крестьянин развязал ремень и вывалил на прилавок шерсть. Потом двое парней притащили целый тюк. Купец внимательно обследовал товар и произнес:

— Тюк полный, но качество паршивое. Даю фунт.

Алина недоумевала, как это он определил, что тюк полный. Может быть, ему подсказал опыт? Она следила, как он взвешивает фунт серебряных пенсов.

К ним приближались несколько монахов с огромной телегой, доверху груженной тюками с шерстью. Алина решила больше не ждать. Она сделала Ричарду знак рукой, и тот, стащив с телеги их шерсть, поднес ее к прилавку.

— Качество среднее, — сказал, пощупав предлагаемый товар, купец. — Полфунта.

— Что?! — не веря своим ушам, воскликнула Алина.

— Сто двадцать пенсов, — пояснил он.

Алина ужаснулась:

— Но ты только что заплатил за тюк фунт!

— От качества все зависит.

— Но ты заплатил фунт за плохое качество!

— Даю полфунта, — упрямо повторил купец.

Подошедшие монахи окружили прилавок, но Алина уходить не собиралась: вся ее дальнейшая жизнь была поставлена на карту, и нищенское существование пугало ее больше, чем этот бесчестный купец.

— Но почему? — настаивала она. — Шерсть плоха?

— Нет, нормальная.

— Тогда дай мне столько же, сколько ты заплатил тем двум парням.

— Нет.

— Да почему же нет?! — почти завизжала Алина.

— Потому что девчонке никто не платит такие же деньги, как взрослому мужчине.

Ей хотелось удавить его. Он предлагал ей даже меньше, чем она потратила. Это просто безумие! Если она согласится с его ценой, весь ее труд пойдет коту под хвост. Хуже того, провалится задуманный ею план, как обеспечить нормальную жизнь себе и своему брату, и период ее самостоятельности, едва начавшись, закончится. И почему? Потому что он отказывается заплатить девушке столько же, сколько он платит мужчинам!

Монах, который, похоже, был старшим, уставился на нее. Этого Алина не переносила.

— Прекрати глазеть! — грубо крикнула она. — Давай, обделывай свои делишки с этим безбожником.

— Хорошо, — мягко сказал монах. Он подал своим товарищам знак, и они принялись разгружать тюки.

— Бери десять шиллингов, Алли, — прошептал Ричард. — А то так и останемся с тюком шерсти.

Алина сверлила купца глазами, пока тот оценивал привезенную монахами шерсть.

— Качество среднее, — заключил купец. Интересно, он когда-нибудь говорит «качество хорошее»? — Один фунт и двенадцать пенсов за тюк.

«Ну почему так случилось, что Мэг уехала! — с горечью подумала Алина. — Если бы она осталась, все было бы в порядке».

— Сколько у вас мешков? — спросил купец.

— Десять, — ответил молоденький послушник.

— Нет, одиннадцать, — поправил его старший монах.

Послушник собрался было возразить, однако промолчал.

— Это будет одиннадцать с половиной фунтов серебром да еще двенадцать пенсов. — Купец начал отвешивать монеты.

— Я не уступлю, — заявила Алина Ричарду. — Повезем шерсть еще куда-нибудь — в Ширинг, например, или в Глостер.

— В такую даль! А что, если мы и там ее не продадим?

Он был прав — эта же проблема могла возникнуть у них где угодно. Вся беда в том, что у них нет ни положения, ни поддержки, ни того, кто бы их защитил. Этот купчишка не посмеет обидеть монахов, и даже бедные крестьяне могли устроить ему массу неприятностей, попытайся он торговать с ними нечестно, а бессовестно обманывать двух детей, у которых в целом свете нет ни души, — это совершенно безопасно.

Монахи таскали тюки в сарай купца. И каждый раз, как только тюк оказывался в сарае, купец передавал старшему монаху мешочек с фунтом серебра и двенадцать пенсов. Когда все тюки были перенесены, на прилавке все еще оставался один мешочек.

— Только десять тюков, — подвел итог купец.

— Я же говорил, что только десять, — затараторил послушник.

— Вот одиннадцатый, — сказал монах и положил руку на тюк Алины.

Она с изумлением уставилась на него.

Купец удивился не меньше ее.