Последний Завет - Филипп Ле Руа

– Una inchiesta?..[37]– переспросил ошеломленный секретарь, когда ему перевели.

Натан воспользовался тем, что ошарашил собеседника:

– Карла, сообщи ему пожестче, что мы явились с Аляски, чтобы проверить, не замешан ли его начальник в серии убийств.

– С Аляски? – пролепетал тот, словно эхо.

При посредстве пухлых губ Карлы, оказавшихся пострашнее каменной пасти, извергающей воды потопа, Натан спросил у него, часто ли бывает тут кардинал. Секретарь заломил утонченные праздностью пальцы, рискуя завязать их узлом. Присутствие Натана стало вдруг смущать его даже больше, чем прелести молодой женщины.

– Вы… вы, собственно, кто? – пробормотал он по-английски, видимо вспомнив вдруг язык.

В ходе последовавшего за этим знакомства слова «ФБР» и «Интерпол» прозвучали в мозгу служки подобно сказочному «сезам, откройся». Он прикинул расклад сил, оценил решительный вид американца, взглянул на свои часы и, взяв пример с Пилата, умыл руки.

В кабинете кардинала Драготти можно было служить мессу. Небо заливало его потоками света через восемь огромных окон, окаймленных позолоченной росписью. Стены украшали шедевры, не оскверненные глазами филистимлян. Среди полотен Веронезе, Тициана и Тинторетто выделялась современная фотография. На ней была обнаженная женщина с Христовыми стигматами. Примета современности, серное пятно.

Они прошли по красному ковру до массивного письменного стола. В камине багровел огонь. Часы на его мраморной плите механически отсчитывали секунды. Выше висел распятый Иисус, довершая этот символ сосуществования мирского и духовного над адским пламенем. По мнению секретаря, кардинал должен был вскоре прибыть с заседания. Карлу и Натана пригласили присесть в креслах у камелька и почитать на английском «Оссерваторе Романо», ватиканскую газету, передовица которой восхваляла Папу как неутомимого странника, который, несмотря на свое слабосилие, расточает повсюду религиозно и политически корректные речи. В газете была также помещена статья о возобновлении миссионерства в Европе. Продолжая осматриваться, Натан заметил на книжных полках биографию Фомы Торквемады и «Руководство по инквизиции» Бернара Ги. Это последнее произведение заключало в себе методики инквизиторских допросов, способные превратить любого верующего в еретика и наоборот. Под «Оссерваторе Романо» лежали и другие периодические издания, все на английском. Очевидно, Драготти вполне владел языком Джона Уэйна. Натан заинтересовался номером «Уондерера», требовавшего отлучения от Церкви двух американских священников, вставших на защиту гомосексуалистов. Вполне ясный, хоть и ретроградный сигнал, обращенный к умам консервативных читателей.

Натан не успел задержаться подольше на обвинениях редакционной статьи, поскольку в помещение вошел увенчанный красной шапочкой и облаченный в черную с пурпуром сутану Клаудио Драготти. Затаившийся в приоткрытых дверях секретарь ловил из-за спины прелата его реакцию на наглое вторжение. Высокий церковный сановник достиг своего кресла, игнорируя непрошеных гостей, написал какую-то записку, положил ее в ящик стола, взял кончиками указательного и большого пальцев какую-то соринку, пачкавшую подлокотник, с отвращением избавился от нее и соблаговолил наконец поднять колючие глазки, разделенные острой переносицей. На этом лице, увенчанном большим лбом и прорезанном тонкогубым ртом, все органы чувств были сосредоточены вокруг носа и занимали мало места. Остаток лицевой поверхности растворялся в широких щеках и монаршем подбородке. Морфология, выдающая ум, эгоцентризм и бесчувствие.

– Что вы здесь делаете?

Голос был резкий и властный. Видимо, секретарь уже ввел его в курс дела, поскольку кардинал обратился непосредственно к Натану по-английски.

Натан мог поспорить, что тот уже знает ответ. Сидевший перед ним человек пытался обуздать нервный тик, дергавший его верхнюю губу. У американца возникло впечатление, что он угодил в рыболовную вершу. Коли так, то тем более стоит взглянуть, что на ее дне.

– Меня зовут Натан Лав. Я работаю на ФБР.

Он отважился на маленькую проверку, наклонившись к хозяину кабинета, чтобы пожать ему руку. Тот отпрянул было, поколебался, медленно отлепился от сиденья и протянул влажную, дряблую конечность, после чего поспешно отнял ее и вытер о свое облачение.

– Тогда понятно. Чему обязаны честью вашего визита?

Драготти опять сел. Его голос был монотонным, лицо замкнутым, а буравящий взгляд прощупывал намерения странного посетителя. Перед Натаном был вылитый портрет самой инквизиции. Правда, слишком уж моложавый. Чтобы урвать в этом возрасте столь высокий пост в апостолической иерархии, без подлости не обойтись.

– Я расследую убийство нескольких человек, произошедшее двадцатого декабря в лаборатории города Фэрбэнкса на Аляске.

– Далековато отсюда.

– Можете вы ответить на несколько вопросов?

– Любопытство – уловка Люцифера, побуждающая людей бросать вызов всеведению Божию. Так что спрашивайте на свой страх и риск.

Лав решился на второй тест. Достал видеокассету из кармана и бросил ее на стол, опрокинув стаканчик из слоновой кости с заточенными карандашами одинаковой длины. Прелат поспешил собрать их и расположить как прежде, подтвердив предположение о владеющем им навязчивом беспокойстве. Он не выносил ни беспорядка, ни микробов, ни неуверенности, ни новизны – ничего, что пятнало бы высшее совершенство. Стоя во главе Конгрегации в защиту вероучения, он был наделен огромной властью. Клаудио Драготти полностью соответствовал психологическому портрету убийцы из Фэрбэнкса. Он взял кассету двумя пальцами, словно мусор.

– Что это?

– Это оригинал видеозаписи, смертоносные поиски которой вы ведете вот уже несколько недель. В некотором роде Грааль нашего времени.

– Это шутка?

– Нет, научный опыт.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы убили того, кто ее сделал, агента Боумана, равно как докторов Флетчера и Гровена, их ассистентку Татьяну Мендес и их подопытного Этьена Шомона, двадцатого декабря в лаборатории Фэрбэнкса. Вы привели в порядок место преступления и забрали с собой все материалы, касавшиеся экспериментов. За исключением этой записи, которую Боуман позаботился спрятать.

Долгое молчание, нарушаемое лишь тиканьем часов. Обвинение было нешуточным, и кардинал обдумывал подходящую реакцию. Его размышления прервал спасительный телефонный звонок. Слушая своего собеседника, он разглядывал непрошеных гостей. По его «да… да, я в курсе… уже занимаюсь этим» Натан понял, что кардиналу сообщают о двух швейцарских гвардейцах, обнаруженных без сознания. Учитывая поведение прелата, который, похоже, не собирался сдавать парочку наглецов силам правопорядка, Натан рассудил, что не ошибся. Кардинал положил трубку и спросил:

– Что, методы ФБР изменились?