Артания - Юрий Никитин

– Ен, – сказал второй, – ен… Бачь его сабны!Непро-метящий зверь, все кипеет, бурлит, возгонит, а замист света бегут скалкияркой и четкой дерты…

Третий сказал тоже ровным голосом, но Придону в немпочудилась горечь:

– Щемно сем зверям зоставлять… весь огирт…

Придон пытался пошевелить хотя бы головой, но не мог, однакоглазными яблоками двигать удавалось, хотя всякий раз чувствовал тупую боль вчерепе, что странным образом отдавалась в зубы. Один из дэвов исчез, потомвторой, Придон не мог понять, куда деваются, однако вскоре появилось двоедругих, такие же высокие, лысые, с неподвижными лицами.

В мозг внезапно кольнуло: да все эти дэвы с легкостьюпроходят сквозь стены, призрачные для них и невесомые, как сгустки тумана! Этодля него это все камень, железо, но не для дэвов. Один из новых, старый и седойнастолько, что казался сгустком тумана, сразу подошел, навис над распростертымпленником, всматривался, вслушивался, хотя Придон не произнес ни слова. Ноздридива часто дергались, схлапывались, задерживая запахи.

– Как он прошел сюда? – спросил он. – Кто егозаметил первым? Ты, Щаге Райк?

Дэв, к которому он обратился, указал глазами на другого, чтозастыл у окна.

– Дирт Става.

– Когда?

– Он карабкался, – ответил Щаге Райк, – постене. Седой дэв переспросил:

– По стене?

– Да. Они… бесстрашные. Их жизнь коротка, потому им нестрашно падать с большой высоты.

Дэв всматривался в лицо Придона, потом, не глядя, протянулдлинную тонкую руку и с легкостью взял с соседнего стола металлическую глыбуразмером с наковальню. Придон не поверил своим глазам: металл прямо в ладоняхмага накалился так, что осветил снизу злое лицо красным светом. Жар докатилсядаже до Придона. А металл уже начал течь, струился между пальцамиярко-оранжевыми струйками.

С поверхности стола навстречу метнулись синие дымки, подсуровым взглядом мага рассеялись, а выжженное пятно исчезло. Капающий металлначал обретать форму, через несколько мгновений на столе стояла широкая чаша.Красный цвет сменился багровым, но еще раньше, чем она остыла, маг взял оттудаже со стола камень, самый обыкновенный обломок гранита, с задумчивым видом сжалв ладонях над широким зевом чаши.

Захрустело, будто в комнате заработала камнедробилка. Хрустистончился, в ладонях мага уже не глыба и даже не мелкие камешки, а мельчайшийпесок. Маг высыпал в чашу, по-житейски отряхнул ладони, как отряхивает хозяйка,выдернув морковку из грядки, даже вытер пальцы о халат.

Придон в ужасе опустил веки. Это не люди, не чудовища, этонастоящие боги. Нечего и думать с ними совладать. Его разрежут сейчас, достанутсердце для своего нечестивого колдовства… Сердце, в котором нет ничего, кромелюбви к Итании!

Щаге Райк смотрел с явным неудовольствием.

– Что ты с ним… – буркнул он. – Нетопыри возыпляютв ночи…

– Рано, – сказал седой дэв. – Я хочу понять,как он сюда.

– Ну, где-то щели…

– Негетс! Не змогла стена ущелиться. Ставил не ты, асам великий Гетар. Сейчас стена та же, как и эрко лет. Как она в щакумпперемолола стадо скота и какое-то самодвижущееся племя?.. На два жарекса всебыло в брызгах слизи!

Он удовлетворенно засмеялся. Щаге Райк буркнул:

– Ну, при жаре слизь… Так спроси его! Седой покачалголовой, предложил неожиданно:

– Спроси ты.

Щаге Райк насторожился, взгляд глубоко запавших глазметнулся к Придону.

– А что с ним?

– Не ведню.

– Не ведишь? Ты и не ведишь? Седой дэв усталоусмехнулся.

– Попробуй сам.

Щаге Райк повернулся к Придону, глаза оценивающе измерилимощную мускулатуру пленника.

– Да, он крепок. Но крепыши хрустеют быстрее.

– Пробуй, – повторил седой дэв.

Он зевнул, потянулся, с кряхтением поднялся на ноги. Сноваон показался Придону непомерно высоким, таких тонких и худых просто не моглобыть. Слишком худых, с тонкими птичьими костями и непомерного роста.

– Я начну с Озера Боли, – предложил Щаге Райк.

– Да хоть с Берега Желтых Туманов, – ответил седойдэв. Он направился к двери, с порога оглянулся. – Только не убивай… пока.

Придон терпел дикую обжигающую боль, пока мог терпеть. Атерпеть ее мог, как истинный артанин: терпеть и смеяться врагам в лицо. Стойкои мужественно терпеть, не замечать, держать лицо, все должно быть красиво, ноего не жгли огнем, не рвали крючьями мясо, не растягивали на ремнях. Тем неменее боль возникла сразу во всем теле, пронзила внутренности, взорваласьогненным шаром в черепе, пронзила каждый сустав, каждую жилку.

Он терпел, даже улыбался. Боль стала невыносимой, онпогрузился во тьму, а там, во тьме, уже не артанин, он всего лишь то, чтоосталось в его теле. Это стонало или даже кричало от боли, но он, Придон, неотвечает за того человека, как по совету волхвов перестал считать себяотвечающим за свои же поступки, совершенные во сне. Здесь же вообще небытие,черное и поглотившее с головой. Иногда он выныривал, слышал свой хриплый крик,снова погружался во тьму, боль не исчезала, но становилась как бы чужой,существующей отдельно.

Прошли годы, прежде чем вынырнул надолго, сумел дажерассмотреть комнату, в ней ничего не изменилось за эти века. Явился старыйседой дэв, серебряные волосы слабо колышутся по ветру, легкие и невесомые, какпаутины. Глубокие морщины на лице то ли разгладились, то ли Придон уже привык кего уродству. Тоска в глубоко запавших глазах дэва почему-то стала еще злее,отчаяннее, кричащее.

Придон услышал его скрипучий голос:

– Ну и что изведарил?

Щаге Райк буркнул утомленно:

– Это просто обезумник. Как сумел пройти всезащитантство, не разумею. Ты искордь, что он говорит!

– Ну-ка…

Придон ощутил, что его вывернули наизнанку, достали изтайников самое сокровенное, что он прятал в самые глубины сердца, и вот теперьоно, кровоточащее, развернуто, как спелая слива, вся мякоть под палящимсолнцем, он все это понимал, но магия затмила разум и погасила волю. Он вместес дэвами слышал этот хриплый задыхающийся голос, полный непередаваемой муки,страсти, мольбы, страха, но не понимал смысла этих слов:

– …а если ты… видишь у ворот дворца тысячи и тысячибрачных послов…. то среди них толчется и мой посланец, любимая!.. Если стомужчин не могут ни есть, ни спать, то среди этой сотни мечусь я… своспламененной душой и израненным сердцем! Если десять героев бросили мечи впыль, надели лохмотья певцов и пошли по свету, воспевая твою красоту, то ясреди них… Если ты сумела всех отстранить от себя настолько, что остался толькоодин, – то знай, это я тот единственный, которого ты не сможешь прогнатьни угрозами, ни холодностью, ни оскорблениями…