Вентус - Карл Шредер

Еще год назад Мария не стала бы сюда прилетать. Она посетила бы город во внутривиде, поскольку это давало возможность получить полную гамму чувственных впечатлений от места, а кроме того, быстро пролистать дни и ночи, лето и зиму и даже разные эры города. Она сказала бы, что это куда лучше, чем видеть воочию.

Но это ее рука прикоснулась сегодня к бетону, и именно она дышала настоящим земным воздухом. Быть может, ощущения были не столь детальны, как при виртуальном путешествии, однако Мария была глубоко растроганна.

Жаль, что Акселя нет с ней рядом; он наверняка с иронией взглянул бы на этот осколок живой истории. Он сказал бы, что есть боги куда более древние, чем этот шпиль. Правительство Архипелага почти такое же древнее и с ним всегда можно пообщаться. Если хочешь поговорить с историей, почему бы не спросить ее?

Потому что, как поняла Мария, в архивах кое-что пропущено - то, чего не знали даже боги. А правительство, если и знало, своими знаниями не делилось.

Но у Акселя была своя задача, не менее важная, чем у нее. Сегодня утром он ушел из гостиницы с головой Туркарета под мышкой. ДНК покойного аристократа будет проанализирована сегмент за сегментом. За ужином Аксель, возможно, расскажет ей, чем Туркарет отличался от прочих вентусцев.

Если повезет, Мария тоже сможет рассказать ему кое-что интересное.

Они оставили полубогиню, которую теперь называли Глас, в государственном приюте на орбите. У Архипелага было все необходимое оборудование для новорожденных искусственных разумных существ. Мария, думая об этом, до сих пор поражалась и одновременно испытывала беспокойство. Глас охотно вошла в сверкающий пузырь, вращавшийся по орбите; когда за ней закрылась дверь, она обернулась, но Мария ничего не прочла в ее взгляде - ни надежды, ни страха.

Студеный ветер холодил ноги, не давая останавливаться. Она вздохнула и, бросив последний долгий взгляд на монумент, пошла, сквозь снегопад, наслаждаясь прикосновением льдинок к пальцам ног. Мария шла, пожирая глазами мешанину новой и древней архитектуры Старого города. Некоторые дома были построены в невообразимо далеком двадцатом веке. Впрочем, табличек удостаивались лишь средневековые здания. Но когда Мария закрывала глаза и включала внутреннее видение, на улицах сразу появлялась уйма надписей. Она могла идти с закрытыми глазами и изучить всю историю города. Многие туристы так и брели с крепко зажмуренными глазами; даже парочки жестикулировали и показывали друг другу достопримечательности, не открывая глаз. Но при этом они видели лишь образы других движущихся тел, воспроизведенные сенсорами. А кроме того, они упускали массу деталей: голубиный помет, хаотичные следы на снегу, парок, вылетавший изо ртов прохожих… Именно эти мелочи Марии хотелось запомнить больше всего.

Поблуждав по извилистому лабиринту переулков, она подошла к неприметной арочной двери в центре белоснежной стены. На двери была тусклая голографическая табличка: «Городской архив. Хранилище 23». Мария прошла внутрь, окунувшись в теплую сухую атмосферу архива. Лестница вела вниз.

Спускаясь, Мария закрыла глаза и вызвала во внутривиде старую статью. Слова, воспринимаемые внутренним зрением, ложились на ступеньки. Мария читала эту статью раньше, когда изучала историю, но в то время толком ее не поняла.

Статья была датирована 2076 годом. С тех пор прошла почти тысяча лет.

Марджори Кадил Наследник науки

Наверное, это покажется ересью - считать науку очередным, а не финальным этапом в интеллектуальном развитии человека. И тем не менее в своей статье мы исходим именно из такого предположения. В конце концов, почему мы так боимся представить, что главные организующие принципы нашей цивилизации будут когда-нибудь восприниматься потомками с таким же умилением, с каким мы относимся к анимизму, магии и религиозной космологии?

Что будет характерно для нового мировосприятия?

Физика достигла своего предела. У нас есть все уравнения. После многовековых исследований мы знаем досконально, как устроена Вселенная. Однако наш взгляд на мир абсолютно антропоцентричен, а наши теории и методологии изобилуют исторической и мифологической чепухой и полностью понятны лишь компьютерам да крайне небольшому кругу людей, способных мыслить математически.

Дисциплину, которую я назвала «Талиенс», волнует не научная истина, а установление личных и культурных взаимоотношений между людьми и физическим миром. Эти взаимоотношения дадут нам возможность понять истинную природу - как мира, так и нашу собственную.

Город, простиравшийся вокруг Марии, дорогой ценой заплатил за теории Кадил. Во время гамбургского мятежа наука стала такой же могущественной и нетерпимо ортодоксальной, какой в Средние века была религия. Гамбург являлся центром движения Талиенса; историки считали знаменательным совпадением то, что именно здесь разрабатывали проект терраформирования Вентуса. Как писала Кадил: «…эта идея коренится в моем ощущении, что многовековые научные усилия сводятся к тому, чтобы навязать миру наш собственный образ. Конечная цель науки - управление природой, причем ее познание постепенно перерастает в дознание. Кроме того, даже наше познание несвободно от культурных погрешностей. Классический пример - теория Дарвина, на которую сильно повлияла эпоха дикого капитализма тогдашней Англии. Однако самое сильное проклятие, висящее над нами, пожалуй, то, что наше познание абсолютно односторонне: мы сочиняем истории о том, какова природа на самом деле. А сама природа на сей счет молчит».

В те дни Германия переживала эпоху возрождения благодаря тому, что она сильно опередила другие страны в соединении искусственного интеллекта с нанотехнологией. Гамбургское стекловолокно в 2075 году стало неотличимо от человеческого мозга. Это событие потрясло мир. Мария с трудом могла себе представить почему; в ее мире все могло думать так или иначе.

Статья Кадил бомбой взорвалась в эпицентре полемики.

…чудовище Франкенштейна говорит: «Компьютер». Но откуда исходят эти слова? Быть может, мудрость, изрекаемая холодными устами, - наша собственная, лишь повторенная по нашей просьбе? Или это говорит что-то еще? Голос, который мы всегда мечтали услышать?

В статье Кадил отождествила свою новую дисциплину с мифологической фигурой, назвав ее «сурда Талия»: безмолвная Талия. Это была муза поэзии природы, и Кадил предлагала выйти за пределы антропоцентристской перспективы, дав с помощью искусственного интеллекта голос самой природе.

До сих пор мы бросали вопросы в небо. Чтобы выжить, нам нужны ответы. Наша потребность в них настолько велика, что мы изобрели богов и вложили в их уста свои слова, просто чтобы было во что верить. По той же причине мы изобрели метафизическую сущность, скрывающуюся за внешними явлениями. Порой диалог с чем-то иным, отличным от нас самих, был нам более необходим, чем сама жизнь.

Сравнительно недавно мы изобрели науку. Она очень близко подвела нас к заветной цели… близко, но не совсем.

Мария попала в единственный коридор, который простирался вперед. Очевидно, она находилась в нескольких сотнях метров под городом. Ничего удивительного; архивы давно зарыли глубоко под землю в надежде, что так они переживут любые пожары. По иронии судьбы, с тех пор как мятежные приверженцы Талиенса сожгли целый городской квартал, на Земле воцарился мир. А если учесть могущество Архипелага, архивам, похоже, в ближайшие миллионы лет никакая опасность не угрожала, где бы они ни находились - на земле или под землей.