Вьетнамский кошмар - Брэд Брекк

— Ты вылила мой виски в канализацию Лорела.

— Да, вылила. И из бутылки тоже…

— Зачем?

— Потому что пора ужинать.

— Но мне ещё не пора, — заревел я, вскакивая с кресла. — Ты сука, блядь! Что ты наделала, а? Ты знаешь, что ты наделала?

Я пришёл в ярость. Хотел схватить её, но промахнулся, всё поплыло как в тумане. Я вышел из себя, комната как будто наполнилась красным дымом, и у меня снова появилось ощущение, что я покинул своё тело и смотрю на вещи со стороны.

«Горячая зона высадки!» — воскликнул я, словно меня это не касается, словно я смотрю кино со своим участием. Я снова был во Вьетнаме. Лицо Мэрилу уже ничем не отличалось от лиц продажных девок Сайгона. Помню, я бил её, сбивал с ног, рывком приподнимал за блузку и вновь ударами валил на пол. Опять. И опять.

Мэрилу билась в истерике, закричала и заплакала Тина, хватая воздух ртом. Когда я опрокинул жену на пол в пятый раз — а, может быть, в шестой, не помню — она больше не поднялась, и я пинал её в спину босыми ногами и орал: «СУКА! СУКА! ТЫ ЗА ВСЁ ОТВЕТИШЬ!»

Потом я снова приподнял её и ударил слева, разбив рот. Раскинув руки, как распятый Иисус, она отлетела к стене и медленно осела, потеряв сознание.

Всё случилось очень быстро.

Красный дым рассеялся, я стоял как громом поражённый. Я тяжело дышал и смотрел то на Мэрилу, то на свои руки.

В дверь постучали.

— Что у вас там происходит? — спрашивала соседка.

— Всё в порядке, — ответил я, — небольшое недоразумение.

— Вы уверены?

— Ты что, оглохла, мать твою? Проваливай, блядь, к себе, и не суй нос в чужие дела, а то будешь следующей…

Мэрилу зашевелилась и заплакала. Тина была так напугана, что не могла вздохнуть. Она хватала воздух ртом, как астматик, и повторяла «мамочка, мамочка, мамочка…»

Слепая ярость исчезла так же быстро, как и нахлынула. У меня не укладывалось в голове, что я натворил. Такого со мной ещё не было.

— Откуда этот дым? Что со мной? Что не так? О Господи, что со мной?

Лицо Мэрилу было разбито в кровь. Один глаз заплыл, другой еле открывался. Верхняя губа рассечена. Она тихо плакала, давясь кровью и пытаясь встать на ноги. Она поднималась на колени и — падала. Сделав несколько попыток, она медленно поползла в ванную.

Я посмотрел на стену. Она была забрызгана кровью, к штукатурке прилип маленький кусочек кожи.

— ЧТО Я НАДЕЛАЛ, ЧТО Я НАДЕЛАЛ, ЧТО СО МНОЙ! — закричал я.

Я помог Мэрилу подняться.

— О Боже, родная, прости. Не знаю, как это случилось. Я помогу тебе. Прости, прости, ради Бога, прости…

Я обнял Мэрилу за талию, отвёл в ванную и помог промыть раны, потом успокоил Тину. Я помог Мэрилу дойти до кровати, принёс в полотенце лёд для опухшего глаза. Она легла, откинув покрывала, а маленькая Тина — всего-то три годика — устроилась рядом: хныкала и сосала палец.

Ужин остыл, я его выбросил. Я выключил свет в ванной, закрыл дверь и включил радио в гостиной. Как мог, зачистил стену, и тогда меня затрясло…

Я убийца. Я ведь мог её убить. Боже мой, что же мне делать?

Потянуло выпить, а в кармане ни цента. Заглянул в кошелёк Мэрилу. Тоже пусто. Я отыскал копилку Тины и расколотил её молотком. Получилось около доллара мелочью — я сгрёб всё в карман, открыл входную дверь и выскользнул в ночь…

За 79 центов в винном магазине я купил бутылку мускателя и припал к горлышку, чтобы успокоить нервы.

Наутро я проснулся на диване со страшной головной болью. На цыпочках прошёл в спальню, чтобы разбудить Мэрилу и Тину, и остановился, как вкопанный.

— Дорогая, что с тобой?

Мэрилу разлепила один глаз.

— А то ты не знаешь?

— Нет же, Господи, я только помню…

— Это ты сделал, Брэд.

Я вспомнил всё.

— О Боже! — заплакал я. — Я ведь люблю тебя… как я мог? Мэрилу, что со мной? Что не так?

Кровотечение остановилось, и лицо Мэрилу представляло сплошное месиво синяков и кровоподтёков. Один глаз заплыл и не открывался, другой стал красным из-за лопнувших сосудов. Верхняя губа запеклась и сильно распухла.

Только через десять дней, нанеся на лицо толстый слой макияжа и надев тёмные очки, Мэрилу решилась выйти в гастроном на углу. Если не всматриваться, никто и не сказал бы, что её били.

Я поклялся не брать в рот ни капли, но, откровенно говоря, такое обещание сдержать я не мог.

За два дома от нашего жил один ветеран Вьетнама. Он жил с матерью, потому что ноги его были парализованы: он наткнулся на мину в «Железном треугольнике». Как-то раз я перекинулся с ним парой слов. Его вид в кресле-каталке всколыхнул во мне много неприятных воспоминаний, и после того раза я всячески избегал его.

Но от войны убежать невозможно. Всё напоминало о ней. Даже радио. Я включал радиоприёмник, слышал голос Кенни Роджерса, поющего «Руби, не увози любовь в город», и сразу вспоминал беднягу-соседа, а за ним — Дэнни и Криса, и круг повторялся.

Достаточно было слегка хлебнуть, или услышать знакомую мелодию, или посмотреть 30 секунд репортажа из вечерних новостей «Си-Би-Эс», и Нам был тут как тут. Словно горящая спичка падала на смертоносную смесь бензина и воздуха. И я взрывался. Предметы окрашивались в багровые тона. Кровь гнала по жилам адреналин, заставляя дрожать мою оболочку. Я входил в транс и моментально переносился во Вьетнам. Я свирепел и вымещал злость на Мэрилу. Потом я плакал и плакал, открывал бутылку и напивался до беспамятства.

Такое стало происходить со мной почти каждый вечер, я превратился в Джекилла и Хайда наяву.

К середине марта снег растаял, зазеленела трава, набухли почки — весна шла своим чередом.

Лицо Мэрилу зажило, и мы заговорили о покупке собаки.

По субботам я вставал рано, и мы с Тиной шли в гастроном. Я покупал себе газету, ей — конфеты, и в парке, пока Тина каталась с горки и строила домики в песочнице, просматривал объявления о продаже собак.

Однажды я показал Мэрилу одно объявление в «Вашингтон Стар» о продаже щенков гончей. Щенки были на ферме в Вирджинии, совсем недалеко.

— Давай съездим посмотрим, Мэрилу, за посмотр денег не берут, да и день такой хороший — прокатимся.

Щенок стоил 50 долларов — как раз такую сумму нам подарили мои дядюшка с тётушкой на свадьбу. Все щенки были сообразительны, и, всласть позабавившись, мы выбрали пухленького кобелька и дали ему кличку Стар — по названию газеты, где мы нашли объявление.

Не доехав до дома, мы уже влюбились в Стара, и Стар отвечал нам тем же: грыз ножки мебели и жевал провода телевизора.

На службе я исправно исполнял свои обязанности — честь по чести — и мне вернули звание специалиста 4-го класса, а это значило увеличение денежного содержания. Мэрилу по-прежнему возила меня на службу и обратно. Вечером у телевизора я чистил обувь и пряжку. А она следила, чтобы по утрам у меня была наготове чистая накрахмаленная рубаха.