Через тернии - к звездам. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

Все бойко сиганули по кустам.

– Что вы делаете, господа? – возмутился Обухов.

– Вам же больше чести… дергай!

Дернули, и раздался взрыв: не в силах выбить все пули, газы разворотили казенник ружья, но сам ствол – обуховская сталь! – остался целехонек. Прослышав о такой небывалой прочности металла, Петербург рассудил за благо выдать Обухову привилегию на изобретение, дать ему заграничную командировку и плюс к жалованью еще 600 рублей ежегодно в награду. Сразу обнаружились завистники, стали трепаться, что Обухов лишь притворяется скромником, а на самом-то деле у него там, наверху, своя рука в министерстве. Павел Матвеевич успеху был рад и, конечно, от лишних денег не отказывался, но подобные намеки на “кумовство” глубоко и болезненно язвили душу.

– Перестаньте, господа, – сказал он в клубе Златоуста в кругу инженеров. – Я хочу одного: избавить свое отечество, и без того бедное, от монополии Круппа, который продает свои пушки с веса, как телятину на базаре, а с каждого пуда дерет пятьдесят два рублика… Вот и понимайте!

На границе заводского округа, пока на станции меняли ему лошадей, Павел Матвеевич зашел в горницу, просил подать щей и каши с гусиными шкварками. Подле него пристроились у нескончаемого штофа два проезжих бергмейстера, и Обухов невольно прислушался к их беседе, в которой произнесли его имя.

– Сам-то он при себе, в баньке на огороде, гениуса содержит. Верные люди правду сказывали: он сталь изобрел, а Обухов секреты у него выманил. Теперь гений желает претензию объявить: мол, это я все сделал! Вот такие дела, брат…

От дверей крикнул станционный смотритель:

– Господину подполковнику Обухову лошади поданы!

Хорошо, что так быстро, не пришлось томиться.

– Ваше счастье, что поспешаю, – сказал Обухов сплетникам. – Иначе бы через полицию протокол составил… Я и есть тот непризнанный гениус…

За границей Обухов не задержался – тянуло обратно в Златоуст. Проездом через столицу он подал проект литья стальных пушек для флота и армии. Подлинный фурор при дворе произвело златоустовское ружье, которое Обухов велел, не разогревая, изогнуть в кольцо, как баранку (“…но и после той разрушительной пробы, – гласил лабораторный анализ, – на стволе не было обнаружено и следа пороков”). Было ясно, что Обухову удалось повершить все достижения новейшей металлургии Европы, и Александр II одобрил его проект, ассигновав для фабрики в Златоусте 85 000 рублей – деньги тогда немалые; окрыленный успехом, Обухов вернулся в Златоуст, где его встретили инженеры и чинодралы с кислыми выражениями на лицах.

– Пузырь, – слышал он за своей спиной. – Да где ему с самим Круппом тягаться… Связался черт с младенцем, но добром, господа, не кончит: как и все пузыри, обязательно лопнет.

Благожелатели (а были у него и такие) оставили нам свидетельство, что Павел Матвеевич не спал ночами, не видел отдыха днями, и наконец, в начале 1860 года, у него все было готово. К первой отливке понаехало высокое начальство горного ведомства, в цехах пестрело шитье серебром на мундирах чиновников, блистало золото эполет и аксельбантов среди военных.

– А как идет плавка? – приставали к Обухову.

– К пяти утра сварится.

– А кто проследит за ней ночью?

– Я сам и прослежу, – отвечал Павел Матвеевич.

– Вы же валитесь с ног. Хоть на часок прилягте.

– Спасибо. Но я выдержу. Это моя ночь…

Таков он был! Еще до рассвета в цех стали качать из пруда воду – для обливания литейщиков: жар был нестерпим, сталь кипела, как белое молоко с розовой поджаренной пенкой.

– Давай звонок! – велел Обухов. – По местам всем… к отливке, братцы! Не обожгись… гляди в оба!

Ухватами вытаскивали из печей добела раскаленные тигли, в которых клокотала сталь; зажав их клещами, рабочие бегом несли их к формам и, опорожнив тигли, тут же размашисто отбрасывали в кучи сухого песка, чтобы они там остывали.

– На блоках, подай гнёты! – командовал Обухов.

На блоках с высоты опустились тяжкие гнёты, и они безжалостно придавили расплавленное месиво стали в болваночных формах. Начальство, стоя подальше от этого кромешного ада, вдруг начало бурно аплодировать Павлу Матвеевичу, словно певцу, закончившему бесподобную и сложную арию.

– Браво, брависсимо… браво, браво!

Обухов свистнул, прося пожарных окатить его водою.

– Угощение на мой счет, – объявил он рабочим…

Когда торжество закончилось, горный инспектор в генеральском чине облобызал Обухова, спросив его дружески:

– А где тот инженеришко, которого, говорят, вы содержите в баньке за огородом? Не пригласить ли его сюда?..

“Словом, – писал очевидец, – в тысячный раз повторялась старая история, свивающая себе гнездо возле каждой талантливой личности, пробивающейся к славе чересчур смело, настойчиво и энергично…”

Обточив пушки и высверлив их на величину калибра крупповских орудий (дабы удобнее сравнивать), Обухов сам повел пробные испытания. Была весна, под полигон отвели заводской пруд, еще скованный льдом. Народ густой и цветастой массой облепил заснеженные склоны гор, радуясь забаве. Среди принаряженных златоустовцев шныряли разносчики, торгуя с лотков маковками и пряниками.

– Клади ядро! – велел Обухов. – Пли!

Клубясь в вихре снежной пыли, ядро закрутилось над прудом и чуть не задело собачку, спешившую по своим собачьим делам – она, бедняга, три раза кувыркнулась через голову и, прижав к животу хвост, побежала скорее домой. С другого берега донесло треск: ядро сокрушало деревья. Весь день Златоуст праздновал пальбу из пушки, которая исправно выбивала из жерла ядро за ядром. Потом орудия сложили в сани, повезли в Петербург. В августе Обухов тоже тронулся вслед за своими пушками.

Предстояло главное испытание! Стрелять начали в конце ноября, закладывая в пушки по три фунта пороха. Били, били, били – даже фейерверкеры устали. Обухов спросил их:

– И сколько желательно дать выстрелов?

– Велено пробовать до четырех тысяч…

Пушка дала уже две тысячи выстрелов, и царь указал закладывать в нее по четыре фунта пороха. Но она, голубушка ясная, не подвела создателя. Близился решающий момент, когда четырехтысячный выстрел подведет итоги трудам Обухова.

На полигон в этот день прибыл сам Александр II.

– Поздравляю тебя полковником, – сказал он. – Уверен ли ты, что твоя пушка выдержит?

– Да, ваше величество. Уверен.

– А чем докажешь?

– Верхом сяду на свою пушку, как на лошадь, и не слезу с нее до тех пор, пока не дождусь четырехтысячного выстрела.

– А не разорвет пушку, не боишься?

– Если разорвет, так со мною вместе…

Обуховская сталь выдержала беспримерное напряжение. С монополией Круппа в русской артиллерии было покончено. Пушка Обухова, давшая 4000 выстрелов, обошлась русской казне всего в 16 рублей 50 копеек, за что Обухову и стали отчислять 35 копеек с каждого пуда сортовой стали, и он, скромный офицер, неожиданно сделался богачом. Тогда же его избрали в члены-корреспонденты ученого Артиллерийского Комитета, и, вызванный в военное министерство, Павел Матвеевич предостерег: