Кладезь бездны - Ксения Медведевич

Какай-то шутник на балконе напротив поймал зайчик в зеркальце и принялся пускать его во все стороны. Марвазу пару раз попало в глаз, да так, что глаз заслезился. А люди смеялись, кричали, размахивали руками и скандировали:

– Меч Прес-то-ла! Меч Прес-то-ла!..

Зайчик прыгнул в лицо Тарику, нерегиль вскинул руку и засмеялся.

– Слава Знамени Победы! Та-рик! Та-рик!..

Толпа захлебывалась восторженными криками, метались с лица на лицо ослепительные блики. Нерегиль, улыбаясь, отбивался ладонью от настырно лезущих в глаза, скачущих от зеркал лучиков.

На какой-то момент Марваз снова ослеп и не сразу понял, что справа творится нечто требующее внимания.

– Пустите! Пустите меня к господину нерегилю! – надрывался над общим криком юношеский голос.

Парнишка в черно-белой куфии отчаянно колотил кулаками в щиты развернувшихся к нему гвардейцев.

– Пустите! Я – Абид, сын Абу-аль-Хайджи ибн Хамдана!

В ливне лепестков и сыплющихся зерен Марваз увидел: нос у юноши перебит, словно по лицу кто-то давно ударил палкой или плетью.

Тарик, похоже, тоже услышал крики, досадливо отмахнулся от зеркальных озорников и, морщась, всмотрелся в потасовку у оцепления. И, видимо, парня узнал. Потому что разом изменился в лице и махнул широким черным рукавом: пропустить, мол.

Куфанцы переглянулись и раздвинули щиты. Мальчишка, шипя и обдирая бока, пролез мимо них и быстро пошел к командующему.

Нерегиль спрыгнул с коня. Какой-то настырный шутник все не отводил зеркальца, Тарика слепил солнечный луч, все восторженно вопили, славя благородство Абу-аль-Хайджи, нерегиля, халифа… Тарик, недовольно, досадливо скалясь, закрывался рукавом и явно ничего не видел, полностью ослепленный скачущей световой круговертью и мешаниной.

Еще один длинно вспыхнувший блик Марваз не сразу опознал, как нож. А когда понял, было уже поздно. Абид ибн Хамдан, сын героя Абу-аль-Хайджи, размахнулся и всадил Тарику нож прямо под ребра. Такой удар наверняка доставал до сердца.

Нерегиль мгновенно осел на руки телохранителям, бессильно свесив голову. В Абида вонзилось сразу несколько копий, два из них пробили тело юноши насквозь. Трепыхаясь на древках, тот успел хрипло крикнуть:

– Мщу за бесславную гибель моего отца!..

В воздухе кружились розовые лепестки. Люди разевали рты, размахивали руками. Черный кафтан на груди нерегиля влажно блестел, тело парнишки стряхнули на землю, сиглави держали за узду, не давая вздыбиться.

Лишь обретя снова способность кричать, Марваз заорал – и понял, что ни одного солнечного зайчика по толпе больше не скачет. Вокруг окровавленного тела нерегиля хлопотали слуги.

Новая волна криков приветствовала появление кавалькады всадников – хаджиб на муле держал, как и полагается, кобылу халифа под уздцы.

Запрокинувшего голову Тарика спешно утаскивали в ворота, тело мальчишки за ноги сволокли в сторону, невесть откуда выскочившие метельщики мгновенно замели следы крови на земле. В стороны полетели зерна, монетки и мелкие камушки.

Один из них показался Марвазу странным – ярко-зеленым и блестящим. Быстро посмотрев в сторону близящейся процессии – рев бугов уже грозил перекрыть крики толпы – гвардеец сунул копье соседу и нагнулся за камушком. Принимая древко обратно, заглянул в ладонь: ух ты, не зря нагибался. Яшма. Фигурка барса – свернувшегося, с глазами-дырочками, на золотой красивой цепочке. Ишь ты, сумеречная, наверняка, работа.

Люди судачили: вот она, воля Всевышнего, и самый малый зверек не волен в своей жизни, и даже могущественный сановник не может быть уверен в следующем дне… А что ему сделается, басил кто-то осведомленный, печать на лоб хлопнут, да и отвезут к джиннам, как семьдесят лет назад дело было… Да не семьдесят, азартно спорил кто-то еще более умный, уж больше поди, а так, да, запечатают лоб сигилой и свезут на Мухсин, туда ему и дорога, пожалуй, такое уж чудище…

Марваз хотел было развернуться и дать говоруну по сопатке, но перед строем затопала гнедая коняга каида, а за ней налетели мухи:

– Стро-ооой! Де-еержать!

– Копья к приветствию эмира верующих – го-оооотовь! Марваз вытянулся в струнку и отставил копье – р-раз!

Строй грохнул щитами, смыкаясь.

– Жители Мадинат-аль-Заура приветствуют халифа аль-Мамуна! Долгих лет жизни эмиру верующих, да благословит Всевышний его и его потомство!

Со звоном и лязгом мимо рысила свита, кони кусали мундштуки, пританцовывая.

Подняв глаза, Марваз вдруг заметил, как скакнул по толпе солнечный зайчик. Снова?.. Приглядевшись, увидел на балконе дома напротив бритого человека с сомиными усами, в простом сером халате невольника. Как раб мог оказаться на дорогущем месте у самых ворот дворца? Человек спокойно запеленывал в тряпицу зеркало, неспешно прятал его в рукав. Из комнат, видно, позвали, и невольник шагнул внутрь дома. Марваз с удивлением обнаружил, что на балкончике совсем никого не осталось – странно, ведь еще даже карматов не провезли, а как же слон с аль-Джилани?..

Но тут на улицу вступила серая хоботная громада, и все лишние вопросы мгновенно улетучились из головы ятрибца. Он смотрел на слона, на качающееся на высоте громадной спины деревянное седалище с высокой спинкой, на мотающегося на верхотуре жалкого, связанного человека – и радостно вопил, благодаря Всевышнего за победу над врагами.

Поэтому Марваз не заметил, как из комнаты на балкон вышел человек в простом сером халате-рида, облокотился на перила и посмотрел – почему-то не на слона и не на звенящих колокольчиками пленников на верблюдах – а на присыпанное песком место у ворот, где только что всадили нож в сердце Тарику.

Впрочем, Марваз навряд ли бы узнал в этом человеке начальника тайной стражи.

А Абу аль-Хайр ибн Сакиб вертел в руках зеркальце – и радостно, спокойно улыбался.

На сегодня все дела его завершились – и завершились совершеннейшей победой и торжеством задуманного. Вазир барида смотрел в круговерть розовых лепестков и про себя возносил хвалу Всевышнему – за то, что его замысел полностью удался.

В небе скользили облака, и обморочная голубизна не омрачалась ни единой тучкой.

Из рассказов о деяниях правителей и хроник:

Должность начальника тюрьмы, эмир-и-харас, во все времена была одной из важнейших должностей, при дворе не было никого больше начальника тюрьмы, по той причине, что его должность имеет касательство к расправе. Все страшатся гнева и наказания государя. Когда государь на кого-либо разгневается, он приказывает отрубить голову, отсечь руки и ноги, вздернуть на виселицу, бить палками, отвести в темницу, бросить в яму. Люди не боятся пожертвовать имущество и блага за свою жизнь! В наше время эта должность понизилась, отменили блеск этой службы.

Рассказ. Халиф аль-Мамун славился своим человеколюбием, и начальника тюрьмы при нем хвалили и величали за разумность и справедливость. Однажды в дом эмир-и-харас пришли люди, сказали: «Привели юношу, он поразил оружием Тарика у ворот дворца, и дыхание этого неверного прекратилось». Тогда эмир-и-харас спросил: «Кто-либо свидетельствует о том?» Ответили: «Нет, сам признает». Сказал эмир-и-харас: «Нет силы и могущества, кроме как у Всевышнего! Приведите его, чтобы я посмотрел». Еще сказал: «Где же свидетели?» Но все молчали, никто не хотел свидетельствовать. Люди говорили между собой: «Юноша этот приходится сыном доблестному мужу, которого Тарик приказал убить». А Тарик тогда многих приказал убить, а многих лишил жизни своей рукой, и народ начал роптать. Юношу привели. Увидел его эмир-и-харас и сказал: «По внешнему виду он не походит на преступника, в нем виден свет истинной веры! Невероятно, чтобы из его рук произошел грех! Полагаю, что говорят ложь, не хочу слушать ничьих слов против него. Никогда не может этот юноша быть виновным в этом деле, ибо весь его вид свидетельствует, что он – невиновен». Люди стали говорить между собой: «Нельзя проливать кровь правоверного. Хорошо бы этот юноша начал отпираться». Но юноша сказал: «По соизволению Всевышнего это греховное дело пало на мои руки. За этим миром следует другой мир, и в том мире я не хочу терпеть наказания Всевышнего. Соверши же надо мной Божий приговор». Эмир-и-харас спросил: «Эй, сынок, ты не имеешь внешности преступника. Может, кто из врагов надавил на тебя, чтобы ты говорил этак, желая твоей гибели? Подумай хорошенько!» Ответил юноша: «О эмир! Никто не наставлял меня. Я – преступник. Исполни надо мной приговор Всевышнего». Тогда эмир-и-харас уверился в том, что его увещания бесполезны, и сказал: «Я совершу над тобой приговор». Затем, обернувшись к людям, он сказал: «Видели ли вы молодого человека столь богобоязненного, как этот? Я, по крайней мере, не видал. От него исходит свет благости, веры, честности. Зная, что должен умереть, он предпочитает предстать перед Всевышним чистым, умершим в вере. Между ним, гуриями и райскими жилищами – один шаг». Затем он сказал юноше: «Пойди, чисто омой тело, соверши два раката намаза, покайся, тогда я совершу приговор». Юноша так и сделал. Эмир-и-харас сказал: «Вижу, что этот молодой человек пойдет в рай в этот же час». Этакими словами он сделал смерть в сердце юноши настолько сладкой, что молодой человек принялся торопиться, чтобы его убили как можно скорее. Эмир-и-харас приказал затем, чтобы его осторожно раздели, завязали ему глаза, а сам продолжал разговаривать с ним таким образом. Пришел палач с мечом, блестящим, как капля воды, встал над головой молодого человека так, что тот не заметил. Эмир-и-харас сделал глазами знак. Палач быстро взмахнул мечом и отрубил голову юноше с одного взмаха.