Те, кто выжил - Андрей Круз

Тормознул резко, в пол, так что Игорь выругался, выскочил из-за руля, бросился к крыльцу и чуть не врезался в открывшуюся дверь. И просто схватил ее, вышедшую мне навстречу, в охапку, прижал к себе, зарылся лицом в густые душистые волосы…

— Любимая…

— Приехал…

— Я же обещал.

— Мы ждали, знали, что приедешь, — всхлипнула она.

Сыновья, такие выросшие, изменившиеся. Девочка, черненькая, белокожая, глазастая, стоящая поодаль и глядящая настороженно. Толкущиеся под ногами коты.

— А этого ты где взял? — Смех, рука показывает на ухмыляющегося Рабиновича-Иванова, стоящего у машины.

— Он тут… исторически сложился, — ответил я глупостью.

Плевать, кто о чем говорит, мы просто оба не знаем, о чем вообще надо говорить в такие моменты. Толкотня в тесной гостиной домика, закипающий чайник, неизвестно откуда взявшийся Володя, здоровый как медведь, Настя с коляской, которая все никак не желала въехать в дверь…

— …нормально, скоро расселят…

— …без проблем родила, видишь, какая красавица…

— …А шрам на лице откуда, а? Как укусил кто-то…

— …упал на железяку, не повезло. Но буду говорить, что морф покусал, и лишь благодаря молитве выжил. Секту организую… с послушницами.

— А еще раз по морде?

— Пап! Это «кольт»? А можно поглядеть?

— «Кольт» — фигня, я тебе такую фузею привез — обалдеешь.

Вытаскиваю из сумки длинный револьвер из нержавейки — тот самый, что взял с албанца.

— Держи, владей! Только осторожно!

— Класс-с-с-с!!! А можно попробовать?

— Потом! Где ты пробовать собрался?

— Обалдел ребенку так дарить? — Тычок в бок острым кулачком. — С ума там сошел?

— У меня и для тебя есть, не завидуй!

— Маш, я рад, что вы целы, что все у вас нормально, — увещевательный голос Рабиновича. — Мои тоже в порядке, Катька привет передает…

Когда это Катька привет передать успела, если мы ее даже не увидели? Ну ладно, пускай брешет, все во благо.

Суета, суета, суета. Смех, чай, гомон, юная и важная Бубу каким-то образом оказалась у меня на коленях, дав возможность осознать, что детей в семье прибавилось. Это хорошо, пусть прибавляются.

— Уволилась я, со вчерашнего дня, — говорит она, сидя рядом и привалившись к моему плечу. — Достал ты меня со своей агитацией, решила согласиться. Видишь, вещи все в сумках? Приготовились уже, вези нас во Ржев. Побурчали, но ничего не сказали: воссоединение семьи.

— А дом?

— Дом Володьке с Настей перейдет, а то им ждать еще, пока их переселят…

— Володь, а ты?

— Не, у меня работа, уже неудобно людей подводить. Наладилось все, привыкли — остаемся, в общем. В отпуск к вам поедем, — смеется он. — От нас, кстати, во Ржев поедут люди в следующем месяце, так что увидимся.

Разговоры, разговоры, разговоры, вроде уже и собираться пора, и в то же время спешить не хочется, так хорошо мне, что даже словами не могу описать. Вот они все, здесь, рядом, только руку протяни. Самая прекрасная женщина в мире, любимая, единственная, та самая, что снилась по ночам, о ком думал и боялся думать, та, ради которой прорвался через половину мира. Дети, за которых боялся и которых хотелось обнять так, что зубы сжимал до хруста, чтобы не завыть, — и вот они, младший на второе колено прорвался, целую его в затылок с жесткими упругими кучеряхами, а он, активно путая слова и стараясь перекричать шум, пытается мне что-то рассказать, а я ничего не понимаю, но старательно поддакиваю. Это и есть счастье, наверное.

Вроде бы и все готово было, они даже упаковались, но сборы затянулись. Тут уже и бюрократия проклюнулась — никакая Катастрофа ее погубить не сумела, — часа два ушло на процедуру сдачи дома, и просто суета получалась бестолковая, но как-то загрузились в итоге. Только забросили все вещи в «ивеку», как кто-то связался с Игорем по рации из начальства «Пламени», попросил задержаться.

— С нами еще люди поедут, — объяснил он мне. — Борта три или четыре, к нам же в Похабино. Засекли с КПП, что я здесь, и теперь их с нами отправить решили.

— Что за люди хоть? — уточнил я.

— Местные, вроде наемников здесь, на подряде, — ответил он. — Я их так знаю, в лицо просто, здоровался пару раз, да и все. Да ладно, нам проще — с такой шоблой вообще бояться нечего будет.

— А вообще есть чего бояться?

Он подумал, поморщился, затем ответил:

— Отсюда и до нас особенно нечего, а вот от нас и до примерно Минки — там уже всякое бывает, в том секторе чистая анархия. Постепенно проблемой становится.

— Понятно…

Я оглянулся, наблюдая, как старший закидывает котов в кузов «ивеки», а те явно испытывают недоверие к новому помещению и стремятся нехорошее место покинуть. Хорошо, что Тигр решил в офисе поселиться: там ему лафа и кормежка от почтительных сотрудников, потому как не представляю, как бы он с этими тремя уживался…

Из дома вышла Маша с сумкой на плече, на ремне уже кобура висит с новым «браунингом», которую я ей успел нацепить и поудобней подогнать.

— Я с тобой поеду, — сказала она, обняв меня за пояс и прижавшись сбоку. — А то как-то не верю, что ты и вправду вернулся. Юрка за младшими присмотрит — он нянька лучше, чем я.

— Да мне и самому как-то… того, больше на иллюзию похоже, — честно сказал я, целуя ее в губы.

Господи, ну до чего же человеку может быть хорошо… вот как мне сейчас. Все волнения, все мучения, все ночные страхи — все позади, все облетело сухой листвой на ветру. Все, я с семьей, больше мне не нужно сейчас ничего, я даже с Игорем говорю как во сне — нет ощущения реальности.

К дому подкатила «Нива», из которой выбрался высокий подполковник с наголо бритой головой и лицом как крепко сжатый и поднесенный к носу кулак. Маша успела шепнуть: «Пантелеев, начальник разведки здесь, хороший очень человек».

«Хороший человек» и начальник разведки в одном лице подошел к нам, протянул руку, представившись по фамилии, на что я ответил совершенно аналогично:

— Мельников.

— Мария Алексеевна, бросаете нас все же? — повернулся он к Маше. — А мы уже обрадовались, что у нас учительница такая красавица, что даже дети без ума. Вы бы супруга своего лучше к нам переселиться сагитировали — не выйдет?

С последними словами он скосил глаза уже на меня.

— Не вышло, пыталась, — ответила Маша «хорошему человеку». — Так что теперь за ним, в глушь, как жена декабриста.

— Во Ржеве обосновались? — уже непосредственно ко мне обратился Пантелеев.