Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

Так, он обещал привести в порядок брачные дела ещё до поездки в Москву в 1921 году – «Когда вернусь, сейчас же сходим в комиссариат». Пока всё некогда, да и будет некогда, пока не случится беда или несчастье грянет, кто-нибудь из нас умрёт и дети останутся неоформленными. Или же кого-нибудь не примут из-за недостатка документов в школу, вероятнее всего Мишу.

8 февраля

Костя спрашивал, сколько я возьму за перевод Вейсбаха, причём сказал: «Надо же с тобой помириться и дать тебе заработать». Я сказала, 10 червонцев. Ему показалось много. Может быть, правда «Уралкнига» не согласится, а Косте необходимы таблицы, но я и так уже Wenfield перевела, можно сказать, даром, а труд был большой.

Сегодня к нам приходили Новиков и Горин, предлагали Косте выступить защитником от профсоюза по делу Клера. Костя сказал, что не отказывается выступить, но считает, что не является вполне подходящим лицом, так как не умеет изворачиваться и ловить момент, а рубит сплеча, прямо. При своей прямолинейности и вывезти может, а вдруг ещё хуже высадит? Такое заявление охладило профессоров, так как они больше не пришли, хотя было решено, что если не найдут никого, то придут к нему вечером же.

После ухода профессоров Костя узнал, что в газете прошла официозная статья с обвинениями, и если нет обмана, то дело нешуточное. В связи с этим и мыслью, что Клеру грозит расстрел, настроение у нас обоих очень угнетённое. Косте неприятно, что он косвенно отказался защищать, но в сущности он совершенно прав, так как защищать по существу дела может либо адвокат, либо лицо, хорошо знакомое с обвинительным актом. Какая же защита может быть предложена лицом, незнакомым с делом, накануне суда? А по отношению к Клеру полной уверенности в его совершенной чистоте никогда не было, но спасать надо во что бы то ни стало!

9 февраля

Костя поехал слушать дело Клера. Настроение подавленное, так как газетные статьи настраивают на обвинение. Большая публика и студенты толкуют о вине, а полгода назад все говорили о невинности и возмутительном насилии. Сравнивали Клера с Дрейфюсом.

У Данилы был обыск, нашли изумруда много, хотя и плохого, но годного. Он очень шумел, и его чуть не арестовали. А сейчас предлагают поступить в «Самоцвет» на жалованье 20 червонцев в месяц и лошадь дадут. Он колеблется.

Сын Южакова был сегодня, жалуется, что деревня задушена налогом и есть нечего. Мне кажется, хитрый мужик Лазаря поёт. Всегда меня удивляло в русском мужике, что физиономия благообразная, лицо открытое, взгляд добрый, а врут и хитрят всё время.

Екатеринбург, сентябрь 2018 г.

Быть в ладу с собой – дело не из лёгких. С другими людьми худо-бедно можно найти общий язык, но как только надо убедить, уговорить или успокоить самоё себя, тут же понимаешь, что нарвался на соперника исключительной силы. И самое лучшее – это сдаться на пороге: отказаться от попыток хоть как-то на него повлиять. Ведь он, то есть я, всё равно поступит по-своему.

Не знаю, думает ли о чём-то подобном Владимир Степанович, наш ласковый кредитор; скорее, что нет. Все те годы, которые мы с ним вынужденно общались, он был несокрушимо уверен в своей правоте, улыбался всегда приветливо, успевал спросить о чём-то необязательном, подать пальто и придержать дверь. Только раз я увидела его недовольным – сегодня утром, когда мы встретились в последний раз.

Я считала, наивная, что Владимир Степанович будет доволен, получив наконец остаток Долга целиком – разглаженные купюры собраны в аккуратные пачки, кофе стынет в чашках, за соседним столиком невзрачная парочка обсуждает тур в Эмираты. Но Владимир Степанович сегодня отчего-то не в ладу с собой. Получив деньги, он как-то разом обмяк и сдулся, как воздушный шарик.

– Как же это вы… Как это вы смогли? – только и повторял, тасуя деньги, будто игральные карты, в надежде обнаружить там раскрашенные бумажки, отменявшие сделку. Убедившись, что бумажек нет, с досадой убрал деньги в сумку.

– Мне бы хотелось получить от вас расписку, – вякнула я.

– Разумеется. Конечно. Обязательно. Я напишу, что больше не имею к вам никаких претензий, пойдёт?

– Вполне.

Он тяжело вздохнул, размашисто написал несколько слов на листке, а потом усмехнулся:

– Надеюсь, вы не наделали никаких глупостей? Поди, в новые долги залезли?

Спрашивал с такой надеждой, что сомнений не оставалось: надеется и верит, что наделала и залезла. Потом Владимир Степанович зачем-то настоял, что сам заплатит за кофе, и – специально, я видела! – оставил на столе тысячную купюру из моих пачек. Шикарный мужчина! Смотрите, Ксения Сергеевна, как обращаются с деньгами по-настоящему богатые люди…

Я дождалась официантки со сдачей и забрала всё до последней монетки. А потом позвонила Танечке, которая лучше всех в моём окружении умеет толковать чужие поступки и странности.

– Так это же совершенно понятно! – сказала сестра. – Он за все эти годы привык, что может крутить тобой как хочет, – и вдруг ты выходишь из-под контроля. Как крепостной крестьянин: раз – и вольная! Понятно, что Степаныч не в восторге: дело же не только в деньгах.

– А я думала, только.

– Ну ты прямо как вчера родилась! Для таких вот мужиков главное – это власть. Хотя и деньги не лишние. Но деньги он может найти где угодно, а чувство, что кто-то находится от него в полной зависимости, – совсем другое дело.

Я шла домой с пустой сумкой и пустой головой, не чувствуя ничего, кроме этой вот чарующей пустоты. Я была счастлива и… сокрушена этим счастьем. И не очень понимала, что мне теперь делать. («Поглядите на неё, она вновь недовольна!» – возмутилась бы Ксения Лёвшина, если бы читала мой дневник.) Гора упала с плеч, но плечи за то время, что носили гору, привыкли к этой тяжести, как Бонивар к своей тюрьме. Пустота на месте Долга при ближайшем рассмотрении стала пустотой.

Можно заполнить её чем-нибудь новым, а можно попытаться сохранить нетронутой хотя бы на какое-то время… Но какое там сохранить, если у нашего подъезда на скамеечке сидит, сгорбившись, худенькая блондинка с надутыми губами. Увидев меня, вскинулась:

– Ксюшка! Ты почему на телефон не отвечаешь?

– Влада? Ты как здесь?

– Я ушла от Петра. Но в Зубцов не поехала, лучше к тебе. Ты не против?.. – Только теперь я заметила циклопический чемодан, стоявший в опасной близости к маминой клумбе. Если упадёт, осенним цветочкам не поздоровится… – Ты не думай, что я собираюсь с тобой жить, – заторопилась Влада. – Я на время. Буду работу искать или, может, поступлю на дизайнера. – Когда Влада говорила, губы у неё съезжали в сторону – как бывает, если молния на куртке разошлась и поехала. – Гиалурон неудачно вкололи, – махнула рукой Влада. – Одно к одному, чё уж там.

– Пошли. – Я взялась за ручку чемодана и ахнула: он весил, наверное, килограммов семьдесят. Хотела пошутить про труп Петра, но вовремя остановилась. – А как ты адрес узнала? – спросила я, когда мы вдвоём с трудом втащили чемоданного монстра в подъезд.