Тирания веры - Ричард Суон

Медленно повернулся. Затем, услышав далекие удары, склонил голову набок.

– Гессис, – произнес он.

Затем наши с ним взгляды на миг встретились.

Внезапно повсюду вокруг меня материализовались существа. Всего через несколько часов после этого, а затем и десятилетия спустя, я пыталась вспомнить, как они выглядели, но отчетливыми в моей памяти остались лишь ужас и страх. Я помню нечто похожее на конечности, длинные тонкие руки, ноги с выгнутыми в обратную сторону суставами, чей-то цепкий взгляд; помню, как они обрушились на меня, ошеломили, и я застыла на месте. Я успела лишь крикнуть: «Сэр Конрад!» – после чего меня захлестнуло цунами черноты.

Точно помню, что меня сдавило со всех сторон, словно я вдруг оказалась погребенной под тоннами земли. Казалось, будто мои глаза сейчас выскочат из орбит, а тело, переполненное кровью, вот-вот лопнет. От боли я услышала звон в ушах и затем – кошмарное жужжание, словно в трех футах от моей головы поселилась гигантская пчела. Это жужжание обрушилось на меня, сотрясло мой разум и вывернуло его наизнанку, как спиритический удар грома. Казалось, будто огромные незримые когти обхватили мой мозг и тянут, рвут его.

Я закричала или же мне показалось, что я кричу. Я не издавала ни звука… или попросту ничего не слышала из-за этого ужасного жужжания. Мой рот, нос, глаза и уши словно забило землей и болотной водой. Мои мышцы охватил огонь, а кости изогнулись и скрутились, как веревочный мост, раскачиваемый бурей. Я была уверена, что всего через несколько мучительных мгновений мое тело просто развалится от такого натиска.

А затем я увидела свет. Беззвучную вспышку, а следом за ней ощутила давление, как если бы я оглохла и рядом со мной грянул гром.

Мой разум наводнила череда образов. Было невозможно понять, какие из них реальны, а какие – просто причудливое видение. Я вновь увидела, как леди Кэрол Фрост душит двухголового волчонка; как Правосудие Августа сидит в руинах замка посреди мертвого океана; затем – гигантского человека, белого, как гипс, одетого в одну лишь набедренную повязку и в грубую железную маску, которая закрывала его голову; и, наконец, казаров с волчьими головами, которые бьются с похожими на тени демонами в большом чужеземном храме.

А потом, спустя вечность, я наконец провалилась в тишину.

* * *

Когда я открыла глаза, то увидела, что лежу в кровати, на чистых простынях, в чужой ночной рубашке. В открытое окно задувал свежий ветерок, который приносил с равнины запах пыли и ароматы полевых цветов. В безоблачном небе брезжил рассвет. На Пограничье начинался еще один жаркий день.

Я долго-долго не делала ничего, а лишь неподвижно лежала в постели, стараясь не думать о том, что произошло. Пока я не позволяла мыслям оформиться, исход моего путешествия оставался неопределенным. А мне не хотелось знать, что все закончилось плохо.

Вскоре я услышала оживленный шум – в замке готовились к новому дню. Во дворе сержанты начали выкрикивать приказы, застучали молотами каменщики, которые ремонтировали стены Зюденбурга, залаяли собаки. Их голоса напомнили мне о Генрихе. Я даже не представляла, что с ним стало. Мне хотелось надеяться, что я еще увижу его, но верилось в это с трудом.

Приподнявшись на кровати, я увидела, что на соседнем столике лежит письмо. Нахмурившись, я взяла его и открыла. Оно гласило:

Моя дорогая Хелена,

сейчас, когда я пишу это письмо, ты держишь путь на юг, в Керак. И хотя я верю как в свои способности, так и в твои, боюсь, что эти дни станут для меня последними.

Я не жалею, что мы расстались на столь дурной ноте. Знаю, тебе странно читать подобное, но это так. То, что ты разочаровалась во мне, означает, что я хорошо тебя обучил и что ты не поступилась своими убеждениями. Однако я сожалею, что оказался вовсе не тем, кого ты во мне видела. Надеюсь, со временем, когда твои суждения и воспоминания обо мне поблекнут, в них останется только хорошее, и однажды ты сможешь понять меня и мои мотивы, даже если так и не смиришься с ними.

Я всегда любил тебя, Хелена, хотя и по-разному. Я бы с радостью добивался тебя и ухаживал за тобой. Мы могли бы вместе путешествовать, есть вкусные яства и пить хорошее вино; быть может, посетили бы Дворец Философов или гонки на колесницах. Просто так, ради обыкновенного удовольствия, чтобы насладиться компанией друг друга. Как бы я хотел сблизиться с тобой, появляться вместе в свете и оставаться наедине. Иметь возможность открыто и без страха восхищаться твоей красотой и остротой ума. Мне больно думать о том, как могла бы сложиться наша жизнь, будь обстоятельства иными.

Я о многом сожалею, Хелена, но только не о том, что повстречал тебя. Надеюсь, что со временем ты сможешь сказать то же самое.

Конрад

XXXVIII

Воссоединение

«Тяготы смертной жизни, взлеты и падения империй, гибель целых народов – все это меркнет, становится мимолетным и незначительным в сравнении с необъятным, глубочайшим безразличием священных измерений и существ, которые их населяют».

ОБЕНМАТРЕ ХЕЙЛВИК ДЖУДДА

В следующий раз я проснулась на движущейся телеге, грохот и визг деревянных колес которой резал мой слух. Надо мной растянулось жаркое голубое небо. В воздухе пахло сухостью и пылью.

Я снова зарыдала. Мне было все равно, где я и куда меня везут. Невозможно описать словами, сколь сильна была боль моей утраты.

Через некоторое время я услышала цокот копыт. Ко мне подъехала маркграфиня фон Остерлен, облаченная в доспехи и сюрко своего Ордена. Она странно, очень по-совански посмотрела на меня – одновременно с сочувствием к моему положению и с презрением к моим слезам. Затем маркграфиня протянула мне через борт повозки бурдюк с водой.

– Вижу, вы проснулись, – сказала она. Затем перевела взгляд на мою руку, в которой было зажато открытое письмо, и кивком указала на него. – Уже прочли?

Я кивнула. Слезы все еще текли по моему лицу.

– Вы знаете, что в нем написано?

– Я же его и писала, – ответила фон Остерлен. Заметив, как вытянулось мое лицо, она прибавила: – Точнее, записывала под его диктовку. – Она замолкла, но через некоторое время сказала: – Думаю, вы будете рады узнать, что сэр Конрад жив.

– Что? – спросила я, яростно вытирая глаза. У меня внутри все замерло от неверия и радости. – Жив?

Я с трудом села и тут же пожалела об этом. Волна тошноты захлестнула меня, и я снова рухнула на спину, измученная и истерзанная болью. Тем