Секрет долголетия - Григорий Исаакович Полянкер

он не научил тебя портянку наматывать?.. Какой же это солдат с натёртыми ногами? На войне, в походе, натереть ногу по своей глупости — все равно, что получить в атаке ранение в то место, на котором сидишь, извиняюсь за выражение… Вот у меня был когда-то ротный, Дубравин по фамилии… Он за такие дела нас не миловал… А сейчас он корпусом командует, большой генерал. Верно, читал в приказах?.. И я ему всю жизнь благодарен, что он нам за такие вещи спуску не давал…

Солдатик, на круглом, почти детском лице которого пробивался первый пушок, смущенно смотрел на словоохотливого человека в больничном халате, не зная, что ответить, и хотел было уйти. Но Шмая задержал его:

— Не обижайся на меня, сынок… Может, закурим? Я такой же солдат, как и ты, да вот видишь, брат, стукнуло меня на Одере, и вроде отлеживаюсь на госпитальных харчах… Так что ж, закурим?

— Чего ж, закурить можно… — срывающимся баском, стараясь казаться солиднее, сказал солдатик, перебрасывая автомат за плечо.

Прислонившись к чугунному столбу, он достал из кармана коробку, вынул две толстые сигары, откусил у одной кончик и взял ее в рот, вторую сигару учтиво протянул «папаше» и, взглянув на его перевязки, спросил:

— Что, крепко тебя, папаша, стукнуло? На Одере, говоришь?.. Возьми закури… Легче на душе будет. Вот лезут мне в голову глупые мысли, а закурю, все как рукой сняло… У тебя, папаша, тоже так бывает?..

— Ясное дело!.. — ответил Шмая и, с пренебрежением взглянув на толстую сигару, поморщился. — А что это ты куришь? Трофейными меня угощаешь? Откровенно скажу, сынок, этих лопухов я не уважаю, не курю…

— Почему?

— Эрзац! Капуста!.. Разве не знаешь, что в ихнем рейхе за что ни возьмись, все эрзац… И душа у них тоже эрзац. Фашисты так воспитали… Давай-ка лучше закурим свою отечественную махорочку, прилукскую. Без обмана и без дураков…

Парень неохотно сунул в карман сигару и стал свертывать самокрутку, набрав табачка из самодельного алюминиевого портсигара разговорчивого усача. По тому, как неуклюже это у парня получалось, Шмая понял, что он не из больших курильщиков, курит только для солидности.

Справившись, наконец, с самокруткой, солдатик достал из кармана зажигалку, чиркнул раз, другой, третий. Появилось нечто, похожее на искру, но огня не было.

— Что, тоже трофейная? — подмигнул Шмая, глядя на расстроенного парня.

— Да, вроде… Красивая, с фокусами разными, а вот часто отказывает, — смущенно улыбнулся тот. — А бросить жалко…

— Да, вижу, тоже эрзац… Смело можешь выбросить. Никуда она не годится! — И кровельщик достал свою зажигалку, которую он смастерил из гильзы патрона. Слегка повернул толстым пальцем колесико, и машинка сразу сработала на славу — выбросила яркий язычок пламени. — Видал, сынок, собственная, отечественная!..

Паренек украдкой спрятал свою трофейную игрушку, чувствуя себя почему-то неловко перед этим добродушным человеком в халате, затянулся цигаркой и, кивнув в сторону мрачного замка, спросил:

— Госпиталь?..

— Ага, — махнул Шмая рукой. — Надоел хуже горькой редьки… Ведь дела какие пошли у нас.

— А ты, папаша, что же там делаешь? Служишь в санитарах?

— К теще в гости приехал!.. На пироги с маком!.. — неласково ответил Шмая. — Не видишь, что ли, на ремонт привезли… Ранило меня…

— Да… Загораешь, значит? — сильно закашлявшись, усмехнулся парень, сбросил сапог и стал перематывать портянку. — Видно, ты из стройбатальона, дороги чинишь?..

Шмая сердито посмотрел на улыбающегося собеседника:

— А ты полегче!.. Не положено так разговаривать солдату с гвардии сержантом!.. Я старше тебя не только по возрасту, но и по званию, понял?.. Молод еще… Мамино молоко на губах не обсохло…

— Зачем же так сердиться, папаша? — примирительным тоном отозвался смущенный солдатик. — Почем я мог знать ваше звание, когда на вас этот халат?.. Я не думал, что вы обидитесь на меня, — сразу перешел он на «вы».

— Меня не так легко обидеть, сам скорее другого обижу, — проговорил Шмая и, глядя, как тот натягивает сапог, спросил:

— Давно на фронте?

— Четвертый месяц…

— Та-ак… Четвертый месяц, говоришь?.. А мы вот четвертый год барабаним… И все на передовой… — не без гордости проговорил Шмая и, уставившись на парня, чуть снизил тон: — А далеко путь держишь, казак?

Парень смерил его лукавым взглядом с головы до ног. В глазах заискрилась хитринка: «На проверку берешь?..» — и, озорно улыбаясь, ответил:

— Отсюда не видать…

Старого солдата рассердили эти слова. Но ничего не скажешь, правильно парень поступает — хранит военную тайну, хоть Шмая не видел бы ничего плохого в том, если бы солдат сказал ему правду. Что ж, пришлось проглотить эту пилюлю. И после долгой паузы он миролюбиво промолвил:

— Ты, братец, перемотай портянку, как положено, а то, пока до Берлина добредешь, тебя на носилках нести придется… Передашь своему старшине от моего имени, чтоб он сперва научил тебя портянки наматывать, а потом пусть уж автомат дает в руки и на передовую отправляет…

— А вы не беспокойтесь за меня! — с обидой отозвался парнишка. — И моего старшину вам учить нечего…

— Ого, а я не думал, что ты умеешь сердиться… Такой молодой, а норовистый!.. Ну, ладно, не будем ссориться, сынок. Так куда ж все-таки путь держите?

Круглое, лоснящееся от пота лицо молодого солдата расплылось в улыбке: мол, все равно не проведете меня, ничего я вам не скажу.

— На слове меня хотите поймать, а потом старшину ругать начнете, что не научил соблюдать устав? Нет, дела не будет!.. Каждый должен знать только то, что ему положено…

С трудом натянув сапог, он продолжал с той же улыбкой:

— А если охота есть, скидайте халат и идите с нами… Скоро ка-а-ак рубанем по ихнему Берлину, только щепки полетят… Видали, какая сила туда движется?.. Дадим немцу прикурить!..

Он поправил на плече автомат, сдвинул на затылок пилотку и, похлопав Шмаю по плечу, весело сказал:

— Ну что ж, папаша, простите, товарищ гвардии сержант, не пойдете, значит, с нами? Ну, бывайте здоровы!

И помчался догонять своих.

— Ах, ты… — выругался в сердцах Шмая-разбойник. — Молодой, а ранний. С норовом!..

И, огорченный, поплелся обратно в госпиталь.

Движение за окном немного утихло. Шмая снял халат, бросил его на спинку койки и лег. Закрыл глаза, думая хоть на часок уснуть, но вскоре снова послышался рокот моторов. На полном ходу по городской площади мчалась колонна грузовиков, и старинный замок содрогался от грохота.

Шмая снова поднялся и подошел к окну, выглянул на площадь. И опять — колонны, обозы. Сколько их!..

Кто-то тронул его за рукав и прошептал над ухом:

— Больной, слышите, товарищ больной, немедленно спать!.. Не нарушайте,