Гумилев сын Гумилева - Сергей Беляков

Предводитель восставших хуннов Лю Юань не хотел резни, он получил китайское образование, был не только доблестным, но и культурным человеком. Лю Юань хотел мира между китайцами и хуннами, говоря, что воюет не против китайского народа, а только против дурного правительства. Но его подданные рвались истреблять китайцев. «Эту армию не надо было подталкивать и воодушевлять на бой – ее просто было невозможно удержать», — пишет Гумилев.

Победоносные хунны создали хунно-китайское государство, а сам Лю Юань принял китайский титул вана (правителя), а затем объявил себя императором.

Потомки мигрантов стали оккупантами. Ради развлечения знатных хуннов поля китайских земледельцев превращались в охотничьи угодья. Чиновник-хунн мог потребовать у китайца красавицу дочь, быка или лошадь. Если тот отказывал, китайца всегда можно было обвинить в каком-нибудь уголовном деле и примерно наказать.

Потомки Лю Юаня правили страной недолго. Вскоре хунны растеряли свою пассионарность, а с нею и свою древнюю доблесть, но не обрели мудрости и трудолюбия китайцев. Через два поколения жизни в чужом климате, в чужом ландшафте, в окружении побежденного, но многочисленного и крайне неприятного для хуннов народа этническая традиция хуннов разрушилась. Они уже не пасли скот, а жили за счет китайского населения.

Моральные нормы были отброшены. Шла стремительная деградация народа. Примером умственного и нравственного уродства был наследный принц Ши Суй. Случалось, он приглашал на пир наложницу, «которая пела, играла на лютне или плясала перед гостями, после чего их угощали… ее мясом, украшенным ее отрезанной головой». Ни Китай до переселения хуннов, ни кочевья Великой степи не знали ничего подобного. Царевич даже попытался убить отца, но его вовремя разоблачили и казнили.

Гумилев всегда хуннам симпатизировал, оправдывал, превозносил их заслуги перед человечеством – от изобретения штанов до спасения западных стран от китайской угрозы. Но здесь и Гумилев вынужден признать: «Хуннские мечи и голод превратили богатую долину р. Вэй, житницу Северного Китая, в обширное кладбище».

В конце концов возмутились даже терпеливые китайцы. В 350 году, сорок шесть лет спустя после восстания Лю Юаня, приемный сын императора китаец Жань Минь совершил переворот и позволил китайцам истребить хуннов и кулов (цзэ, цзэлу). Китайцы взялись за дело с таким энтузиазмом, что во время геноцида «погибло множество китайцев с возвышенными носами». Жань Минь пошел навстречу своему народу, а у китайцев в то время была одна цель – изгнать северных варваров, оккупировавших Поднебесную.

Но гибель южных хуннов не положила конец войне. На место хуннов и кулов пришли свирепые муюны, с запада в страну вторгались тибетцы, собственную империю попытались создать тангуты. Наконец, из Сибири пришли племена тоба (табгачи), родственные муюнам, но находившиеся под влиянием вовсе экзотичной для Срединной империи тунгусской культуры (они даже носили косы, как тунгусы). Табгачи держались дольше других, потому что дольше сохраняли свое этническое своеобразие. Но и они в конечном итоге начали терять свою этническую тра дицию и деградировать: «перестали обращаться к своим родовым духам и заполнили возникшую в психике пустоту… пьянством. Этот порок поразил больше всего их, не имевших повода бунтовать против своего хана…» В конце V века табгачи все больше забывали свои обычаи и перенимали китайские: «Императрица Фэн установила при своем дворе китайские моды. Для детей знатных табгачей учредили школу с китайскими учителями». Табгачское государство становилось китайским. Процесс ускорил император Тоба-Хун II. В 495 году он запретил родной язык, одежду, прическу. Вместо них вводились китайский язык, одежда, прическа. Табгачские имена менялись на китайские, табгачам даже запретили браки с соплеменниками. Покойников запретили хоронить в степи. В сущности, тобатабгачи повторили судьбу хуннов, кулов и муюнов – они исчезли как народ, пусть и не так мучительно, как хунны.

Кто же виноват в этом кровавом кошмаре, продолжавшемся дольше двух веков? «…ответственность за разорение Северного Китая и гибель южных хуннов стоит возложить на Лю Юаня, который, увлекшись гуманистическими иллюзиями, не ведал, что творил», — пишет Гумилев. Лю Юань был уверен, что китайцы и хун ны могут жить в мире, стоит только установить разумный и справедливый порядок. Точно так же считал тангутский правитель Фу Цзянь II: «Фу Цзянь II сказал своим приближенным в духе либерального гуманизма: "Китайцы и варвары – все мои дети. Будем обращаться с ними хорошо, и не возникнет никакого зла"».

Иноплеменников Фу Цзянь II пытался задобрить, «привязать к себе милостью и материальной заинтересованностью». И все было хорошо до первого серьезного испытания. В 383 году Фу Цзянь II начал войну с южнокитайской империей Цзинь, слабой и нежизнеспособной. Казалось, исход войны предопределен. Но огромная армия Фу Цзяня состояла в основном из мобилизованных китайцев, которые после первой же неудачи просто дезертировали – разбежались (битва на реке Фэй). Боеспособность сохраняли немногочисленные тангуты и сяньбийцы, но когда сяньбийцы восстали, Фу Цзянь II отправил подавлять восстание сяньбийского же офицера, который тут же перешел на сторону повстанцев. Лоскутная империя распалась, а Фу Цзянь II, древнекитайский или, точнее, древнетангутский сторонник интернационализма и мультикультурализма, погиб в 385 году.

Но в чем же ошибки этих умных, талантливых, справедливых правителей? Почему древнекитайский мультикультурализм окончился катастрофой? «…Идея торжествует лишь в том случае, если она верна, — замечает Гумилев. — Осуществление неверной идеи влечет за собой тяжелые последствия, особенно когда оно проводится последовательно. Фу Цзянь II был человеком по тому времени образованным, но не профессиональным ученым. Это значит, что он был дилетантом. Ему были близки логические построения, а не иррациональная действительность, и он уверовал в то, что этническая принадлежность – рудимент, неактуальный в его просвещенном государстве».

Но этнос не рудимент первобытности, не миф, не выдумка и даже не социальное положение (наподобие сословия), которое можно сменить. Не только этногенез, но и межэтнические контакты определяются объективными законами, а не доброй или злой волей политиков, дипломатов, военных: «Когда астрономы наблюдают близкое прохождение большой планеты и малого метеора, то их не удивляет, что последний, подчиняясь силе тяжести, либо падает на планету, либо становится ее спутником. И ни планета, ни метеор, ни законы тяготения не виноваты, потому что в природе нет места понятию вины. Но когда соприкасаются разные по быту и культуре этнические и суперэтнические целостности, разве может быть иначе? Воля и настроенность отдельных людей растворяются в статистических закономерностях этногенеза, отличающихся от законов природы только меньшей изученностью».

Хунны, муюны, кулы и даже табгачи были несовместимы с китайцами. Разница стереотипов поведения вызывала в лучшем случае непонимание, а в худшем – отвращение. Например, у хуннов и вообще у всех степняков Центральной Азии того времени был обычай: после смерти старшего брата его жены переходили к младшему брату, а жены и наложницы отца после его смерти переходили к сыну (кроме, разумеется, матери). Китайцев такой обычай шокировал, они считали это легализованным инцестом. Когда молодой хуннский шанъюй и по совместитель ству китайский император начал посещать гарем своего отца, первый министр империи китаец Цзинь Чжун объявил, что император живет с «собственными матерями», и поднял китайских патриотов на борьбу с потерявшим стыд варваром. Императора убили, его семью – истребили.