Белые зубы - Зэди Смит

Не успевает Миллат выхватить пистолет, а Самад что-либо сообразить, как Арчи, без подбрасывания монетки, без алиби, уже там, посредине между намерениями Миллата Икбала и его мишенью — словно миг, разделяющий мысль и слово, или мимолетное вторжение памяти и сожаления.

* * *

Какое-то время они шли в темноте по равнине, потом остановились, и Арчи вытолкнул доктора вперед, чтобы держать его в поле зрения.

— Ну-ка стой, — крикнул он, когда доктор случайно вошел в полосу лунного света. — Стой, где стоишь.

Ему хотелось увидеть зло, зло в чистом виде; распознать его, вглядеться — иначе он задуманного не осуществит. Но сутулая фигура доктора казалась жалкой. Лицо было залито розоватой кровью, словно худшее уже свершилось. Никогда еще Арчи не доводилось видеть такого сломленного, подавленного человека. Это зрелище охладило его пыл. Арчи так и подмывало сказать; «Ты как я внутри», — потому что лучшего воплощения пульсирующей головной боли и алкогольной отрыжки было не придумать. Но он молчал, молчал и доктор; они стояли и смотрели друг на друга поверх заряженного автомата. Арчи пришла в голову забавная мысль: а что, если этого человека не убивать, а просто свернуть? Свернуть и сунуть в карман.

— Ты уж извини, — после тридцати секунд томительной тишины сказал с отчаяньем в голосе Арчи. — Война кончилась. Лично я против тебя ничего не имею… но мой друг Самад… в общем, так надо.

Доктор моргал и, казалось, с трудом переводил дыхание. Красными от крови губами он выговорил:

— Когда мы шли… ты сказал, что я могу молить о…

Не отрывая рук от затылка, доктор попытался упасть на колени, но Арчи со стоном покачал головой.

— Сказал, да, но… лучше, если я… — грустно ответил Арчи, изображая нажатие на курок и автоматную отдачу. — Как думаешь? Просто-напросто кругом — и готово дело.

Доктор открыл рот, хотел что-то сказать, но Арчи снова замотал головой.

— Я еще ни разу этого не делал, и я, честно говоря, трясусь немного. Я малость пьяный, из твоих слов все равно ничего не разберу, так что…

Арчи поднял автомат на уровень докторского лба и, закрыв глаза, приготовился выстрелить.

Голос доктора взвился октавой выше.

— Можно сигарету?

С этого-то момента все и пошло наперекосяк. Как у Панде. Арчи прихлопнул бы его в два счета. Наверняка. Но вместо этого он открыл глаза и увидел, как его жертва — живой человек — никак не может вытащить из кармана помятую пачку сигарет и спички.

— Можно мне, пожалуйста? Прежде чем…

Арчи выдохнул весь набранный для выстрела воздух.

— Последнее желание, отказать нельзя, — сказал насмотревшийся фильмов Арчи. — Хочешь, могу дать прикурить.

Доктор кивнул и потянулся к зажженной спичке.

— Давай, не тяни резину, — помолчав, сказал Арчи; он никогда не умел противиться бессмысленным словоизлияниям, — если есть чего сказать, выкладывай. Не всю же ночь мне тут торчать.

— Мне позволено говорить? Мы будем разговаривать?

— Ничего мы не будем, — резко ответил Арчи. Это же тактика киношных нацистов (Арчи мог бы предвидеть такой поворот — первые четыре года войны он провел в брайтонском кинотеатре): лясы точить. — Говорить будешь ты, а потом я тебя убью.

— О да, конечно.

Утеревшись рукавом, доктор с любопытством, недоверчиво посмотрел на парня с автоматом, не шутит ли он. Парень был серьезен.

— Хорошо… Если мне позволено обратиться к… — Доктор ждал, что Арчи назовет свое имя, но тщетно. — Лейтенант… Если мне позволено обратиться к тебе, лейтенант, то замечу, что ты, судя по всему, стоишь на… э-э… у нравственного путевого камня.

Арчи не знал, что такое путевой камень. В уме возник Уэльс с его угледобычей и каменоломнями. И как всегда в затруднительной ситуации, он сказал:

— Вот те на!

— Да-да. — Доктор Болен приобретал уверенность: прошла целая минута, как его не расстреляли. — Мне кажется, ты стоишь перед дилеммой. С одной стороны… Я не верю, что ты хочешь меня убить…

Арчи расправил плечи.

— Слушай, солнце…

— А с другой, ты обещал своему ревностному другу это сделать. Более того…

Трясущиеся руки доктора задели его сигарету, и серый пепел припорошил сапоги.

— С одной стороны, у тебя есть долг перед своей родиной и убеждениями. С другой — я человек. Я с тобой разговариваю. Так же, как ты, я дышу и истекаю кровью. И ты ничего наверняка обо мне не знаешь. Так, только слухи. В общем, я понимаю твое затруднение.

— Вот еще. У кого из нас затруднение, так это, солнце, у тебя.

— И все-таки, пусть я тебе и не друг, у тебя есть долг передо мной как перед человеком. Долг справа, долг слева — ты в ловушке. Ситуация весьма интересная.

Арчи шагнул вперед, и автоматное дуло замерло в пяти сантиметрах от лба доктора.

— Все сказал?

Тот хотел сказать «да», но у него никак не получалось.

— Хорошо.

— Подожди! Пожалуйста. Ты знаешь Сартра?

Арчи сердито фыркнул.

— Нет, у нас нет общих друзей, я это точно знаю, потому что друг у меня один и его зовут Икбал. Хватит, я тебя сейчас убью. Извини, но…

— Он не мой друг. Он философ. Сартр. Мсье Жан-Поль.

— Кто? — с подозрением спросил раздраженный Арчи. — Француз он, что ли?

— Да, он великий француз. Мы пересеклись с ним в сорок первом, когда его посадили в тюрьму. И у него была, на мой взгляд, такая же проблема, как у тебя.

— Говори, — помолчав, произнес Арчи. Чужая помощь ему не помешает.

— Проблема следующая, — продолжал доктор Болен, борясь с учащенным дыханием и обливаясь потом так, что в ложбинках у основания шеи собрались две лужицы. — Что делать молодому студенту-французу: остаться в Париже и ухаживать за больной матерью или ехать в Англию и сражаться против национал-социалистов в рядах французского Сопротивления. И, памятуя о том, что существует много разновидностей долга — например, мы должны подавать милостыню, но не всегда подаем, это желательно, но не обязательно, — помня об этом, скажи, как он должен поступить?

Арчи поднял его на смех.

— Ну и вопросик! О чем тут думать? — Он отвел дуло от лица доктора и постучал им по своему виску. — В общем и целом надо делать то, что для тебя важнее. Пусть решит, кого он больше любит — страну или престарелую матушку.

— А что, если ему в равной степени важно и то, и другое? Равно дороги и страна, и престарелая матушка? Что тогда ему делать?

Арчи стоял на своем.

— Что-нибудь одно — и довести дело до конца.

— Тот француз думает так же, — сказал доктор, пытаясь улыбнуться. — Если оба императива тождественны, выбери что-нибудь одно и, как ты говоришь, доведи дело до конца. В конце концов человек делает себя сам. И он ответственен за то, что он делает.