Королева викингов - Пол Андерсон

Когда Гуннхильд переступила порог кузницы, он вовсю стучал молотом. Хотя дверь стояла открытой, внутри было темно и дымно. Кузнец поднял закопченное лицо и разинул от изумления рот.

— Г-сп-жа… — пробормотал он, — э-э, г-сп-жа?..

— Я хочу поговорить с тобой, и больше мне никто не нужен, — сказала Гуннхильд.

— Э-э-э… Да. Конечно. Убирайся! — рявкнул Берси на мальчишку, раздувавшего мехи. — И подальше. Но не слишком далеко, чтобы мне пришлось надрывать глотку, когда ты мне снова понадобишься. — Парень, все время с момента появления королевы стоявший с выпученными глазами, исчез. Жар угольев сразу же ослабел; молот упокоился возле наковальни. Кузнец всего-навсего делал подкову. Он посмотрел на Гуннхильд сквозь заросли грязных волос, спутавшихся с густой бородой — посмотрел снизу вверх, поскольку, хотя он был широкоплеч и коренаст, кривые ноги сильно убавляли его рост.

— Что г-сп-же уг-дно от меня?

— Тебе нужно сегодня поспешить. — Ее голос звучал резко и повелительно. — Ты должен отковать мне наконечник для стрелы.

— Э-э… М-м-м…

— Флейн.

— Г-сп-жа знает о т-ких? — в полном остолбенении спросил кузнец.

— Я знаю. Самое смертоносное острие с заостренными крючками. И ты должен вложить в это дело все свое мастерство, навык и стараться больше, чем если бы делал меч для лучшего воина. Кроме того — этого никто не должен видеть — в нем должно быть еще кое-что, кроме железа. — Она открыла ладонь и показала кузнецу серебряный перстень. — Добавишь к железу вот это.

— Стрела для к-роля? — с трудом выдавил он.

Гуннхильд молча улыбнулась.

— Да, для короля. Но позаботься о том, чтобы серебро не было заметно. А когда отдашь наконечник, чтобы его насадили на стержень и оперили, проследи, чтобы оружейник не приделывал к стреле никаких оправ или иных меток. Я сама позабочусь об этом.

Кузнец хватал губами воздух. Его била дрожь.

— А теперь живее, живее, пока никто не обратил внимания, — приказала королева. — Держи кольцо.

Он протянул дрожащую руку. Гуннхильд положила перстень на ладонь, где тот лежал, сверкая, несмотря на дымный полумрак, пока грубые пальцы не дернулись, словно против воли человека. Кулак сжался.

— Все равно заметят, чт' ты вх-дила сюда. Тут ничего не п-делать.

— Если спросят, скажешь то же самое, что скажу я: ты должен сделать для меня шкатулку с замком. — Кузнец сгорбился, глядя в землю; возможно, он боялся даже подумать о том, что королева могла бы держать в такой шкатулке. — Это просто отговорка, понимаешь. Мы оба будем говорить, что я разрешила тебе ненадолго отложить эту работу, потому что ты должен раньше сделать что-то другое.

— Стрелу…

— …Так быстро, как только сумеешь, и, смотри, не выдай никому, что в нее добавлено и для кого она. Чем скорее я получу стрелу, тем больше будет награда, которую ты получишь. — Она снова улыбнулась, но на сей раз угрюмо. — Полагаю, что ты так и не сможешь сделать эту шкатулку, зато вскоре тебе придется делать военное снаряжение, причем заказов будет гораздо больше, чем ты сможешь осилить. А пока что сможешь ты сделать то, что я велела, так, как я велела, и держать это в тайне от всех остальных? — Кузнец с мрачным видом кивнул. — Горе постигнет тебя, если ты потерпишь неудачу. Верь мне, и я сделаю так, что ты будешь доволен тем, что я дала тебе этот приказ.

Она резко повернулась — синий плащ и снежно-белое платье мелькнули — и вышла. Кузнец долго смотрел в открытую дверь, делал руками какие-то знаки и бормотал слова, которые, по его мнению, должны были помогать против неудач и злых существ. Потом он достал свой сверток, извлек громовую стрелу, потер ее в ладонях, потер ею грудь и поясницу, а затем завернул имеете с кольцом и убрал маленький сверток. Выйдя за дверь, он проорал, подзывая мальчика-раба:

— Эй, ты, шевели п-живее св-ими грязными н-гами; на-до д-делать эту л-шадиную… бувку!

Назавтра ему предстояло послать своего помощника с несколькими поручениями. Сам же он за это время должен был расковать перстень в тонкий прутик, который, измазанный жиром и вывалянный в пыли древесного угля, станет неотличим от коротких железных прутков, которые он нарубил для того, чтобы сварить их в ту форму, какую потребовала госпожа ведьма. Он никогда не говорил мальчику, что собирался делать — а впрочем, и почти ничего другого, — так что и эта работа не должна была стать поводом для болтовни.

И впрямь, прошло совсем немного времени, прежде чем некий слуга постучал в дверь Гуннхильд. Он сказал, что Берси остановил его во дворе и попросил передать, что он, дескать, умоляет госпожу простить его, но ему не все ясно с ее шкатулкой.

— Я сама зайду к нему, — спокойно ответила Гуннхильд и отправилась прямиком в кузницу.

Берси снова куда-то услал мальчишку. Люди видели, как королева вошла в кузницу; как и в первый раз, совсем ненадолго. Так поступила бы мало какая из других женщин, но она была не похожа на других женщин. Народ помнил за ней поступки, которые было совсем не так легко разгадать. Возможно, она хотела, чтобы на новой шкатулке были отчеканены какие-нибудь руны. Несколько дворовых, из числа особенно набожных, перекрестились.

— Вот, г-тово, — сказал Берси, протягивая. — Это то, что х-тела госпожа? — Он, похоже, готов был валяться у нее в ногах, этот нелюдимый мужчина, ходивший в одиночку в самые дикие места, чтобы поклоняться там духам земли или неведомо кому еще.

Она взяла стрелу и пристально ее рассмотрела. В руках у нее оказался стройный и гладкий, как змея, стержень. Она снова и снова поворачивала его, поглаживая пальцами от серых гусиных перьев до заостренной голубовато-коричневой головки. Ощупав острие и зазубрины, она обнаружила, что они очень остры.

— Ты справился с работой, Берси. — Она улыбнулась, и ее улыбка озарила темную кузницу, словно солнце, блеснувшее сквозь облака. Берси опустил глаза, но расправил плечи, насколько позволяла его сгорбленная спина.

— В награду, — негромко сказала Гуннхильд, — я могла бы дать тебе золота, но мне трудно представить, зачем оно может тебе понадобиться. Может быть, ты согласился бы принять раба? Не мальчишку, приставленного тебе в помощь, а женщину, которая была бы твоей собственной? — Тот что-то невнятно пробормотал. — О, Друмба не очень-то красива. — По правде говоря, она была такой же приземистой, косолапой и невзрачной, как и сам кузнец. — Но это, впрочем, само по себе неплохо — у тебя будет меньше хлопот с другими мужчинами. Она сильна, не больше любой другой склонна отлынивать от работы, достаточно кротка, чтобы ее можно было иногда поколотить… и знает немало того, что нужно женщине, чтобы угодить мужчине. — Гуннхильд позаботилась о том, чтобы подсмотреть за умением рабыни отдаваться мужчине, причем сделала это так, что никто даже не догадался о ее необычном любопытстве. Для достижения своих целей требуется всего лишь знать, что являет собой каждый из ее подданных, а потом время от времени сводить друг с другом кого следует. — Никто не станет удивляться. Я уже несколько раз говорила: нехорошо, что такой полезный человек, как ты, живет слишком уж скромно.