Благородный Дом. Роман о Гонконге. Книга 2. Рискованная игра - Джеймс Клавелл

– Отчего это стали расползаться швы, мистер Роузмонт?

– Да там, куда ни ткни, просто караул, мистер Синдерс. Для нас это попадание в «яблочко», для нас и Бюро, в основном для Бюро. По словам Эда, народ у них там в истерике. Политические последствия для демократов и республиканцев трудно себе даже представить. Вы были правы. Если бумаги попадут в руки сенатору Тиллману – возможному кандидату в президенты, который сейчас здесь, в городе, – даже говорить нечего, что он с ними сделает. – Это был уже не прежний, добродушный, Роузмонт. – Мое начальство разослало телексы нашим агентам в Южной Америке с приказом достать Томаса К. К. Лима из-под земли, так что очень скоро, черт побери, он будет давать показания. Вы получите копию, не беспокойтесь. Больше ничего, Родж?

– Прошу прощения?

– Я имею в виду, может, у вас припасена еще информация, которой мы могли бы воспользоваться?

Кросс улыбнулся без тени юмора:

– А как же… Что скажешь о тайном финансировании революции в Индонезии?

– О боже…

– Да-да. А как насчет копий распоряжений о переводе денег в один из французских банков, на счет весьма важной вьетнамской четы – за особые услуги?

Лицо Роузмонта покрылось бледностью.

– Что еще?

– Разве этого недостаточно?

– А есть еще?

– Боже мой, Стэнли, конечно есть. Ты же понимаешь, и мы понимаем. Что-то еще будет всегда.

– Мы можем получить это сейчас?

– А что получим мы? – вмешался Синдерс.

Роузмонт пристально посмотрел на них:

– За ланчем мы…

Приемник затрещал и ожил.

– Объект получил багаж и выходит из зоны таможенного досмотра, направляется к стоянке такси… Теперь он… Теперь он… а-а, его встречают, китаец, хорошо выглядит, дорогая одежда, не узнаю, кто это… Они идут к «роллс-ройсу», номера гонконгские… а-а, это лимузин отеля. Садятся в машину.

– Оставайтесь на этой частоте, – проговорил Кросс в микрофон и перешел на другую. Послышались статические помехи, приглушенный шум движения.

Роузмонт просиял:

– Вы установили «жучки» в лимузине?

Кросс кивнул.

– Великолепно, Родж. Я бы про это и не вспомнил!

Они прислушались, и до них ясно донеслось:

– …любезно встретить меня, Ви Си, – говорил Банастасио. – Черт, зачем нужно было тащиться в такую да…

– О, мне это ничего не стоит, – отвечал вежливый голос. – Можем поговорить в машине, тогда тебе, возможно, не придется заходить в офис, а потом в Ma…

– Конечно, конечно, – перебил его американец. – Слушай, Ви Си, у меня есть тут кое-что для тебя…

Что-то зашуршало, а потом всю частоту забила высокая ноющая помеха, заглушившая и звуки, и голоса. Кросс тут же переключился на другую частоту, но там все было в порядке.

– Черт, он заблокировал нас с помощью портативной бритвы, – сплюнул Роузмонт. – Этот ублюдок – профи! Пятьдесят баксов против выщербленного цента, что плакали все наши «жучки», и сотня, что, когда мы снова услышим их, это будет, черт побери, пустая болтовня. Я говорил тебе, Банастасио из крутых.

10:52

– Тайбань, звонит доктор Сэмсон из Лондона. Он на линии три.

– О, спасибо, Клаудиа. – Данросс нажал на клавишу. – Приветствую, доктор! Поздно же вы ложитесь.

– Только что вернулся из больницы – извините, что не позвонил раньше. Вы звонили насчет вашей сестры, миссис Гэваллан?

– Да, как она?

– Как вам сказать, сэр… Мы начали еще одну обязательную серию исследований. Должен отметить, что ее душевное здоровье не вызывает тревоги. А вот физическое состояние, боюсь, не такое хорошее…

Сердце Данросса упало. Он выслушал подробные объяснения доктора о рассеянном склерозе, о том, что никто, вообще-то, толком не знает природы этого недуга, что способа лечения еще не найдено и что течение болезни необратимо: в случае ухудшения вернуть больного в прежнее состояние с помощью известных на сегодняшний день медикаментов уже невозможно.

– Я взял на себя смелость обратиться за консультацией к профессору Клинбергу из клиники Лос-Анджелесского университета – он всемирно известный специалист по этому заболеванию. Поверьте, мы сделаем для миссис Гэваллан все, что в наших силах.

– У меня сложилось впечатление, что вы ничего с этим поделать не можете.

– Ну, не все так уж плохо, сэр. Если миссис Гэваллан будет осмотрительна и благоразумна, она сможет вести нормальную жизнь еще много лет.

– А сколько это – «много лет»?

Последовало долгое молчание.

«Ох, Кэти, бедная Кэти!»

– Не знаю. Все в руках Господа, мистер Данросс. Разное бывает. В случае миссис Гэваллан я смогу дать вам более конкретный ответ месяцев через шесть, вероятно к Рождеству. А пока я оформил ее как пациента системы общенационального здравоохранения, так что…

– Нет, доктор Сэмсон. Она должна быть частным пациентом. Прошу вас высылать все счета мне в офис.

– Мистер Данросс, это никак не повлияет на качество предоставляемых мною услуг. Ей лишь придется немного подождать у меня в приемной, а в больнице лежать в общей палате, а не в отдельной.

– Прошу вас, оформите ее как частного пациента. Я настаиваю, и ее муж, уверен, поддержит мою просьбу.

В трубке послышался вздох, и Данросса это взбесило.

– Очень хорошо, – сдался врач, – у меня есть все номера ваших телефонов, так что, как только профессор Клинберг проведет осмотр и обследование будет завершено, я тут же позвоню.

Данросс поблагодарил и положил трубку. «Ох, Кэти, бедная милая Кэти!»

Сегодня с утра пораньше он поговорил с ней и с Пенелопой. Кэти сказала, что чувствует себя значительно лучше и что Сэмсон оказывает ей большую поддержку. А Пенн отметила, что Кэти выглядит очень усталой.

– Что-то не нравится мне это, Иэн. Есть ли надежда, что ты сможешь вырваться сюда на недельку-другую до десятого октября?

– Пока нет, Пенн, но кто его знает.

– Как только Кэти выйдет из больницы, я отвезу ее в Эвисъярд. Крайний срок – будущая неделя. Там ей станет лучше. Не волнуйся, Иэн, ты же знаешь: дóма и стены помогают.

– Пенн, будешь в Эвисъярде, сходи за меня к Душеотводному Дереву.

– Что-то случилось? – В ее голосе зазвучала озабоченность.

– Ничего, дорогая, – успокоил он, думая о Жаке и Филлипе Чэне: разве ей скажешь про них? – Ничего особенного, все то же самое. Просто передай привет настоящему Душеотводному Дереву.

– А что, наш палисандр уже ни на что не годится?