Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

уже отвык есть лежа. Ну, что ты сообщишь мне об Александре?

– Я думал, Каллисфен держит тебя в курсе.

– Разумеется. Но мне не терпится узнать твои личные впечатления. Каким ты его нашел?

– Он весь погружен в свою мечту. Ничто не остановит его, пока он не достигнет цели.

– И какова же, по-твоему, эта цель?

Лисипп помолчал, уставившись на слугу, который руками размешивал что-то в печи, потом, не поворачивая головы, проговорил:

– Изменить мир.

Аристотель вздохнул:

– Думаю, ты угадал. Вопрос в том, изменит ли он его к лучшему или же к худшему.

В этот момент вошел иноземный гость, Эвемер Каллиполийский, и представился сотрапезникам. Тем временем подали ужин: куриный суп с овощами, хлеб, сыр и крутые яйца с постным маслом и солью. И вино с Фасоса.

– Какие вести от царя Александра Эпирского? – спросил Лисипп.

– Великие вести, – ответил гость. – Во главе нашего войска он одерживает победу за победой. Он разбил мессапиев и япигов, и в его руках вся Апулия – большая территория, почти равная его царству.

– И где он теперь? – спросил Аристотель.

– Сейчас он должен быть на своих зимних квартирах. Весной он собирается вновь начать боевые действия против самнитов, варварского народа, живущего на севере, в горах. Он заключил союз с варварами, называющими себя римлянами, которые нападут на самнитов с севера, пока он движется с юга.

– А как смотрят на него в Таренте?

– Я не политик, но, насколько понимаю, хорошо… По крайней мере, пока.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Мои сограждане – странный народ: больше всего их занимают торговля и радости жизни. Поэтому они не очень любят воевать, и когда приходит беда, то зовут кого-нибудь на помощь. Так вышло и с Александром Эпирским. Но могу поклясться, кое-кто считает, что он уже помогает им слишком долго и слишком хорошо.

Аристотель саркастически улыбнулся:

– Они верят, что он покинул свою страну и молодую жену и ринулся навстречу опасностям и лишениям, ночным бдениям, долгим переходам и кровавым битвам только ради того, чтобы тарентцы посвятили себя торговле и радостям жизни?

Эвемер Каллиполийский пожал плечами:

– Многие считают, что все у них в долгу, но потом всегда наступает момент, когда им приходится столкнуться с реальностью. Однако позвольте мне объяснить причину моего визита. Моим намерением было лишь встретиться с Лисиппом, и я благодарю богиню Фортуну за то, что она дала мне также возможность познакомиться с самим великим Аристотелем, светлейшим умом в греческом мире.

Аристотель никак не отреагировал на высокопарный комплимент.

Эвемер вернулся к прежней теме:

– Некоторыми богатыми горожанами овладела мысль собрать деньги на грандиозный проект, который прославит наш город во всем мире.

Лисипп, уже закончивший есть, прополоскал рот кубком красного вина и, откинувшись на спинку сиденья, сказал:

– Продолжай.

– Они бы хотели создать гигантскую статую Зевса, но не для храма, не для святилища, а такую, чтобы стояла полностью освещенная под открытым небом, посреди агоры.

Лисипп улыбнулся, представив себе мысли своего помощника, и спросил:

– Насколько гигантскую?

Эвемер как будто заколебался, а потом одним духом выпалил:

– Скажем, локтей в сорок.

Харет подскочил, а Лисипп вцепился в подлокотники и выпрямился:

– Сорок локтей? Небесные боги! Ты отдаешь себе отчет в своих словах? Ты говоришь о статуе высотой с афинский Парфенон!

– Именно. Мы, греки в колониях, мыслим масштабно.

Скульптор повернулся к своему молодому помощнику:

– Что скажешь, Харет? Сорок локтей – прекрасный размер, правда? Но к сожалению, сейчас в мире нет человека, который был бы в состоянии возвести подобного гиганта.

– Вознаграждение будет щедрым, – настаивал Эвемер.

– Дело не в вознаграждении, – возразил Лисипп. – С современной техникой невозможно удержать бронзу в расплавленном состоянии так долго, чтобы она могла заполнить всю форму, а температуру внешнего блока не увеличить из-за риска, что форма треснет. Я не говорю, что это совершенно невозможно: ты можешь обратиться к другим художникам. Например, к Харету, почему бы и нет? – предложил он, поворошив жидковатые волосы своего застенчивого ученика. – Он говорит, что когда-нибудь сотворит самую большую в мире статую.

Эвемер покачал головой:

– Если уж не берется великий Лисипп, кто другой осмелится?

Лисипп с улыбкой положил руку на плечо помощнику:

– Может быть, Харет. Кто знает…

Аристотеля поразила загоревшаяся в глазах юноши фантазия.

– Ты откуда, парень?

– Из Линда, что на острове Родос.

– Ты с Родоса… – повторил философ, словно это название вызвало в памяти нечто знакомое. – В твоих краях статуи называют колоссами, не так ли?

Слуга начал убирать со стола блюда и принес еще вина. Отпив глоток, Лисипп заговорил снова:

– Твоя идея очаровала меня, Эвемер, хотя я и считаю ее нереальной. Как бы то ни было, сейчас я занят и буду занят еще несколько лет, так что у меня наверняка не найдется времени хорошенько обдумать эту работу. Но передай своим землякам, что отныне в уме Лисиппа существует образ Зевса и рано или поздно он может воплотиться во что-то – через год, через десять лет, через двадцать…

Эвемер встал:

– Что ж, прощай. Если передумаешь, знай, что мы всегда готовы принять тебя.

– Прощай, Эвемер. Я должен вернуться в свою мастерскую, где турма конников застыла в ожидании, когда их оживят в расплавленной бронзе. Это турма Александра.

Глава 39

Аристотель вошел в свое старое жилище, зажег лампы и, открыв ларец, вытащил оттуда почту от Каллисфена – папирусный свиток, запечатанный и перевязанный кожаным ремешком. Письмо было написано тайным шифром, ключ к которому имели лишь он сам, его племянник да еще Теофраст. Наложив на послание особый шаблон, отделявший последовательность значимых слов от балласта, философ начал читать.

Закончив, он поднес лист к лампе и смотрел, как он коробится, пока не остался один уголок, который лизали голубые языки пламени, а потом и все письмо вместе с содержащейся в нем тайной рассыпалось пеплом. После этого Аристотель спустился в конюшню и разбудил возницу, который доставил его сюда. Философ вручил ему запечатанный пакет с письмом и после всяческих предостережений по поводу обращения с письмом велел:

– Возьми самого лучшего коня и немедленно отправляйся в Метон. Капитан, что привез меня из Пирея, должен быть еще там. Скажи ему, чтобы вручил этот пакет лицу, указанному на адресе.

– Сомневаюсь, что ему захочется отправляться в плавание: зима на носу.

Аристотель вынул из плаща кошель с деньгами:

– Вот это может его убедить. А теперь иди, скорее!

Человек взял на конюшне коня, вынул из сумы меч и положил на его место письмо философа, засунул меч за пояс – и поскакал.

Несмотря на глубокую ночь, Лисипп был