Сердце проклятого - Ян Валетов

— Бог обещал, что мы попадем в Рим живыми, — ответил Шаул отвечая улыбкой на улыбку. — Я просто помогаю ему сдержать слово…

Взгляд, которым одарил Шаула кормчий, мог бы испепелить дотла столетний дуб, но шалуах не обратил на шкипера никакого внимания и прошел мимо Иегуды на свое место, неподалеку от стоявшей у мачты гидрии[85]. Легионеры, невзирая на качку и неослабевающий ветер, который буквально срывал с них плащи, стали рядом с лодкой, расставив ноги для равновесия и положив руки на рукояти мечей.

Иегуда нашел место, где дуло чуть меньше, завернулся в мокрый, стоящий колом от пропитавшей его соли плащ и задремал, несмотря на тошноту и боль в натруженных мышцах. Корабль скрипел и содрогался всем корпусом, якоря держали прочно и мокрые канаты не лопались от натяжения, но непогода не ослабела. Она по-прежнему пыталась добраться до упущенной добычи. Добыча была близка, буря облизывала ее белыми языками шквалов, принюхивалась порывами ветра, но не могла ухватить своим вечно голодным жадным ртом. Пока не могла. До рассвета оставалось около трех часов, и не умереть за это время вовсе не означало выжить — всего лишь пережить ночь.

Иегуда спал некрепко, то проваливаясь, то вновь всплывая из темноты временного небытия, чтобы оказаться на палубе гибнущего в Адриатическом море судна, но его истощенный мозг, отключаясь от безысходной реальности, получал несколько минут передышки, и эти несколько минут были лучше, чем многочасовой отдых, слаще, чем амброзия.

Приоткрывая глаза, он видел мокрую палубу, сбившихся в группки пассажиров, раскачивающуюся мачту и замерших в карауле возле лодки Марка и Кезона.

Рассвет вынырнул из бушующего моря внезапно.

Воздух из черного стал серым, прорисовались жемчужные брызги и пузырящиеся над морем бесформенные тучи. Никакого розового или голубого — только оттенки серого, смешанные с темно-фиолетовым и черным. Громыхнуло, и тучи лопнули. С неба хлынуло так, что разом стало трудно дышать. Струи ливня, тяжелые, толщиной с палец взрослого мужчины, хлестнули по палубе зерновоза. Море под кораблем заворочалось, как разбуженное дождем чудовище, и «Эос» заплясала на высокой короткой волне.

Иегуда берега не видел, но громада острова ощущалась невдалеке — смутно, словно зимние тени за стеной воды, просматривалось нечто, нарисованное углем на мокром пергаменте и залитое краской свинцово-черного цвета. Именно оттуда, от этого огромного нечто, и слышался рев рассвирепевшего моря, голос терзаемых скал и вскипевшей пенной стихии.

— Остров! — закричал матрос, стоящий на одном из кринолинов[86], во всю силу своей осипшей глотки. — Это земля! Земля!

Все, кто услышал его крик, даже те, кто маялся в провале полусна, вскочили и бросились на левый борт.

— Назад!

Это кричал кормчий.

Облегченное судно опасно накренилось.

— Назад! Прочь от борта! — проревел Юлий! — Куда?! Перевернемся!

Толпа отхлынула, но судно выровнялось далеко не сразу, опасно качнувшись несколько раз.

Мимо промчались матросы. Они бежали к лодке, но натолкнулись на стражу и были вынуждены остановиться.

— Никто никуда не поплывет! — тон центуриона был жестким, исключавшим возможность спора.

— Я всего лишь хотел промерять глубины и найти путь для корабля! А потом вернуться! Если ты не даешь мне пойти на шлюпке, тогда придется поднять якоря, — шкипер был более зол, чем напуган. Ночь, а вместе с ней и панический страх смерти, остались позади. Кормчий обрел возможность мыслить, но по-прежнему думал только о себе. — А это очень опасно… Я не знаю, что это за остров. Я не знаю здешних вод. Как ты думаешь, центурион, многие ли доплывут отсюда до тех скал, если я усажу «Эос» на риф? Ты умеешь плавать, римлянин?

— Я плаваю, я вырос у моря.

— Я тоже вырос у моря, — сказал грек. — Но плаваю чуть лучше твоего меча, боги не дали мне таланта быть рыбою.

— Боги не дали тебе разума, — скривился сотник. — Разве не должен уметь плавать тот, кто живет в море?

— Зато я помню лоцию и умею ориентироваться по звездам. Я моряк, а не ныряльщик. И, хочешь верь мне, а хочешь — нет, тут многие не смогут проплыть и сотни футов! Вода холодна, море бурлит… Ты хочешь убить людей?

— И чем поможет лодка? — раздался голос га-Тарси, который снова возник за спиной Юлия. — От того, что спасешься ты, шкипер, остальные плавать не научатся…

Было почти светло, и Иегуда увидел, как в глазах кормчего заплескалась злоба.

— А… — протянул он. — Мудрый иудей… Как же без тебя?

— А как без тебя, кормчий? — спросил Шаул спокойно. — Как нам без тебя? Да, многие пассажиры не смогут выплыть, но большинство умеет держаться на воде и у них будет шанс спастись, если ты подведешь судно поближе к земле. Но это не сделает никто, кроме тебя. Твой помощник утонул, матросы этим искусством не владеют.

Он повернулся к Юлию.

— Скажу тебе еще раз, центурион: если этот человек уйдет с корабля, то мы погибнем. Бог помогает тем, кто благоразумен. Берег совсем рядом. Зачем теперь лодка? Пусть твои солдаты сбросят ее в море. Не будет соблазна, не будет и предательства.

На лице сотника отразилась напряженная работа мысли, но думал он недолго, Шаул умел убеждать.

Юлий махнул рукой, легионеры замахали мечами, рубя канаты, привязывавшие лодку к палубе «Эос».

— Не надо! — крикнул кормчий.

Он попытался кинуться к шлюпке, пытаясь помешать солдатам, но центурион легко толкнул его в грудь и грек шлепнулся на зад, провожая глазами исчезавшую за бортом лодку.

— На твоем месте, — прошипел сотник, склоняясь над поверженным шкипером, — я бы дал команду поднять якоря. Ветер, кажется, усиливается, а я слышал, ты не умеешь плавать?

— Будь ты проклят! Будьте вы оба прокляты: ты и твой дрессированный иудей! — выплюнул ему в лицо кормчий. — Ты только что выбросил за борт нашу надежду на спасение!

— Ты наша надежда на спасение! — проревел в ответ Юлий и рывком поднял шкипера с мокрых досок палубы. — И если ты сейчас не начнешь нас спасать, клянусь Юпитером, я зарублю тебя, сын обезьяны!

— Тогда прикажи всем выбросить за борт остаток груза, — хитрая физиономия шкипера исказилась от злости и презрения к грубой силе, но проверять, исполнит ли центурион свою угрозу, он не стал. — Нам нужно еще уменьшить осадку… И мне плевать, что у них нет сил! Хотите выжить — делайте, что я сказал! Пусть твои легионеры поработают плетками!

— Этого не надо, — вмешался Шаул. — Плетки ни к чему. Следи за этим прохвостом, центурион, а остальное предоставь мне — люди сделают все, что смогут, обещаю…