Мама!!! - Анастасия Миронова

смотрела бабе Тоне в подбородок, боясь встретиться с ней взглядом, потому что глаза у нее вообще страшные, особенно сейчас. И вся она очень страшная. И говорит страшно.

– Так ить и не попрощалась с Нюрой-то? Да я знаю, знаю… Знаю. А как было не убежать? Не стыдись, любой бы убежал, не только робенок. Мне ж Клавка объяснила, как в вас людоеды-то стали стрелять, так вы и побегли, а Нюру уж у дороги задели. Ты молодец, что спаслась. Чем бы ты Нюре помогла-то? Убили б ишшо, поди, и всех делов. Не стыдись, Шурочка, не стыдись. Ты ж умница моя! Самая умненькая. Нюрка-то наша – пустая голова, только танцульки да шуточки. Я всегда видела, что ты умненькая. И всё понимашь. Понимашь ить?

Баба Тоня заглянула в Сашины глаза.

– Вижу, понимашь. Надо дальше жить. Как ты топерь одна-то будешь? С кем хоть утром посидишь? Меня-то, вишь, к Клавке увозят, сама уж я не могу. А так бы приходила со мной сидеть. Всяко лучше, чем одной ить.

Она немного помолчала, снова посмотрелась в осколок зеркала, погладила Сашу медленно по спине и подтолкнула с дивана:

– Ты б шла отсюдава. Мало ли. Клавка-то, может, только к вечеру приедет. Все уж, поди, знают, что старуха одна с вышибленной дверью сидит. Ишшо придут какие злодеи. Не хватало, чтоб попалася ты им под руку. Давай, Шурочка, иди, боюся я за тебя. Ты лучше в блиблатеку иди, дома одна не сиди. Ааа? Пойдешь в блиблатеку? Обешшаишь?

Саша из последних сил кивнула и выбежала. Ее хватило только на то, чтобы не разреветься в Анькиной квартире. Но как только она перешагнула порог и бросилась на улицу, слезы хлынули ручьем. Так вот почему бабушка боялась и отправила ее в школу. Она посмотрела по сторонам и уже собралась перейти дорогу, как вспомнила про ранец. Забыла! Саша побежала назад, немного даже обрадовавшись, что есть еще минутка побыть в безопасности. Пусть баба Тоня старая и глухая и не может уже сама ходить, но не станут же прямо при ней хватать ребенка? Саша из вежливости постучала, толкнула дверь, взяла свой ранец. Потом подошла к бабе Тоне успокоить ее – та наверняка слышала стук. Старушка увидела высоко поднятый ранец и поняла:

– Воротайся давай. Дуй в блиблатеку. Мать прийдет, так я ей скажу. Если Клавка ишшо меня не заберет. Или записку матери оставь.

Баба Тоня права – мама сразу пойдет искать Сашу у Аньки. Господи, Анька! Нет ведь уже рядом Аньки! Но Саша не оставит записку – вдруг по ней найдут ее в библиотеке? Она тихо будет там сидеть и сама выйдет в нужное время встречать маму.

На улице она сразу побежала через дорогу: в пансионатах дворы людные, а с противоположной стороны только два магазина, днем там никого нет и никто не увидит, если ее схватят. И главное, во дворах пансионатов ее не заметят из той пятиэтажки. Вдруг еще смотрят? Может, они в этой квартире живут или у них там база? Она сейчас пройдет дворами и у библиотеки снова перебежит дорогу. Правда, в ее дворе тоже никого нет. Надо быстрее. Вон там, у соседнего дома, женщины идут навстречу, они сейчас свернут в подъезд, нужно успеть проскочить у них перед глазами. Саша поправила ранец и понеслась, глядя лишь себе под ноги. Она вообще с трудом бегала, особенно в верхней одежде. Ей всегда было тяжело, голова клонилась вниз, в горле хрипело. Она пробежала так вдоль своего двора, подняла глаза и увидела вдруг, что то были никакие не женщины, а милиционеры. И у них не пальто – шинели.

«Мамочки!»

Саша бросилась назад. Надо убегать. Они убьют. Это за ней. Запугали дядю Валю, даже бабу Тоню, которая фашистов пережила, разнесли всю Анькину квартиру и теперь идут за ней, чтобы и ее с мамой заставить молчать. Анька! Мама! Мамочки! Во дворе никого. Ранец хлопает по спине, учебники не взяла, он пустой. Звук такой, будто на гроб землю бросают – хлоп! хлоп! Она была один раз на похоронах деды Данилы, маминого дяди. И в кино видела. Хлоп – бросили горсть. Хлоп – еще одну. Хлоп, хлоп по спине – ее сейчас убьют, и мама закидает ее гроб землей. Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп… Первый этаж, второй, третий… Надо на ходу доставать ключи. Зачем она бежит домой, ее же там убьют? Ирин муж, военный, ее учил: если напали, беги вниз, а не наверх, наверху убьют. А куда вниз? Внизу они! Может, отстали? А кто посмотрит? Она? Никогда! Пусть убьют, но она не посмотрит. Хлоп, хлоп, уже шестой. Не проверила Лорда. Да он бы выбежал, если бы сидел в коридоре. Один раз за Алсушкой гнался сосед с топором, так Лорд услышал и сам прибежал. Хлоп-хлоп, закопают, маленький гроб – мало земли, быстро забросают. Мама бросит двадцать раз, баба – двадцать. И всё? И всё! Хлоп, хлоп, уже седьмой. Да хватит хлопать! Вот ключи. Пристегнуты. Еще должны быть одни, нету. Так на шнурке и открывать. Никого в коридоре.

– Дядя Толя! Аааа! Дядя Толя!

Кого еще кричать?

– Тетя Оля!

А еще? Димки-рахитика мать? Как ее зовут-то? Всё, больше никого Саша не знает. Всю жизнь на этом этаже живет, а никого не знает.

Ранец тянет вниз, она подпирает его ногой. Ключи не отвязать – бабушка специально так пришила, чтобы Саша никогда не потеряла. Еле открыла один замок, второй… У кого-то заскреблись в дверях. Надо остаться, надо на людях. Нет, это у алкаша из 803-й. Там алкаш живет, все знают. Третий замок. Заскочила домой. Закрыла на все три. Принесла специальную доску, которую они с мамой упирали в приколоченный к полу брусок. Еще табурет прислонила. Надо гладильную доску достать. Она на балконе. Уже открывала балкон, теперь легко. Какая доска холодная. Весна, а доска ледяная. Тяжеленная. Так ее приделала, чтобы тоже упиралась. Теперь, если они придут, она хотя бы выскочить сможет. Выпрыгнет в окно. А что делать сейчас? Куда прятаться? Куртку сняла, шапку. Без шапки стала лучше слышать. Кругом тишина, но она слышит этот страшный звук лесобазовской тишины. Она его хорошо знает и помнит. Она ненавидит, когда открывают дома окна или дверь – через них просачивается этот безумный дикий звук. Стоит ей только отъехать дальше Песков, поехать к маме на работу, в гости, в больницу даже, он исчезает. Там, в городе, у воздуха совсем другой звук, а здесь