Обрученная с розой - Симона Вилар

– Поначалу мой герцог наотрез отказался присутствовать на бракосочетании. И я его понимаю, ибо в Туре король Людовик нанес ему нешуточное оскорбление. К тому же союз герцога Бурбона с королем невыгоден для Бургундии. Однако сейчас все принесено в жертву, лишь бы не допустить новой войны. Людовик же слал гонца за гонцом, всячески подчеркивая свое дружеское расположение, и поэтому, когда герцог Карл немного поостыл, мы с Филиппом де Коммином уговорили его отправить в Париж посольство в знак почтения к сюзерену. Волей-неволей эта миссия была возложена на меня. Однако герцог долго колебался, посольство отправилось слишком поздно, и, если бы нам навстречу не был выслан Тристан Отшельник со свежими лошадьми, опоздание было бы неминуемо. Мы скакали до поздней ночи и прибыли в столицу как раз вовремя – вы в этом убедились. Боюсь, если бы не эта спешка, пришлось бы первому рыцарю Англии пасть от ножей ночных грабителей.

Граф опустился в кресло напротив.

– Я испытал немалое удивление, сэр рыцарь, встретив вас в Париже. И хотя сейчас во Франции достаточно англичан-ланкастерцев, но все же, насколько я помню, вы всегда сражались за Белую Розу. Что же заставило вас покинуть остров и явиться во французскую столицу?

Филип секунду глядел на Кревкера поверх бокала.

– От вас я не стану этого скрывать, ибо вы бургундец и сторонник моего короля. Дело в том, что Эдуард Йорк направил меня с тайным письмом к Ричарду Невилю, графу Уорвику.

– Вас?

– Да. Мне неведомо, что в этом письме и почему король решил отправить его не с обычным гонцом. Но я здесь, хотя, признаюсь, путь мой оказался куда более трудным, нежели я предполагал. Сложность моей миссии состоит еще и в том, чтобы сохранить ее в тайне, но раз уж само провидение позаботилось о нашей встрече, смею ли я просить вас, милорд, замолвить за меня слово перед Делателем Королей, чтобы он принял меня в качестве тайного гонца?

Кревкер в задумчивости потер подбородок.

– Для начала замечу, что вы весьма неосторожны и вовсе не политик, ибо подобная искренность – наименьшая из государственных добродетелей.

– Гром и молния! Но ведь вы только что спасли мне жизнь! Не мог же я вам солгать?

– Вас спас не только я, но и люди господина Тристана…

Он взглянул на рыцаря.

– Вы мне по душе, сэр Майсгрейв, и я помогу вам, хотя все это выглядит очень странно. Я имею в виду хотя бы то, что король Эдуард пожелал поддерживать связь с мятежным Уорвиком через тайного гонца, в сущности через частное лицо. Я опасаюсь подобной скрытности, так как за нею часто кроются недобрые дела и намерения. Однако, как я уже сказал, я помогу вам. Завтра на пиру я встречусь с графом и поговорю о вас. Сейчас, я полагаю, всем нам следует отдохнуть. Итак, доброй ночи, сэр Майсгрейв, и всецело положитесь на меня.

Проглянувшее наконец сквозь разрывы в тучах солнце осветило шпили многочисленных монастырей и церквей Парижа, скопища домов, широкую ленту Сены, в которой отражались шиферные крыши и стройные колонны особняков. Улицы украсились флагами, коврами и яркими полотнищами. Весело звонили колокола Сен-Жермен-де-Пре, аббатства Сен-Мартен, Святой Женевьевы, церкви Благовещения, и даже тяжелые колокола Бастилии гудели сегодня празднично. Тысячи вспугнутых шумом голубей взвились в воздух и теперь кружили в поднебесье над городом, который сегодня отдавал свою принцессу в супруги герцогу Жану II Бурбонскому.

На площадь в Ситэ падала тень от величественного собора Богоматери. Здесь с самого утра собралась толпа желающих поглазеть на свадебный кортеж. Тут были разряженные буржуа с супругами и выводками ребятишек, подмастерья, веселые студенты, улизнувшие ради такого дня с лекций и диспутов, солдаты, монахи, нищие, калеки. В толпе сновали торговки с корзинами на головах, предлагали свой товар бродячие продавцы индульгенций, покачивая бедрами, прогуливались уличные девки. Из окрестных улочек текли новые потоки любопытных, а окна домов на площади, вплоть до чердачных, заполнились зрителями. Нашлись смельчаки, которые взгромоздились на крыши и даже вскарабкались на лепные украшения Нотр-Дам.

Филип Майсгрейв оказался на площади, когда там уже некуда было яблоку упасть. До семи вечера, когда они договорились встретиться с Кревкером, он был свободен и решил, как и все, поглазеть на бракосочетание, хотя прежде всего его влекла сюда надежда увидеть Анну.

Ближе к полудню на площади появился отряд алебардщиков в королевских мундирах и внушительный наряд городской стражи. Они бесцеремонно раздвинули толпу, образовав посередине широкий проход. Слуги покрыли его алым сукном до самого входа в собор. Невзирая на то что никто из знатных особ не показывался, толпа так напирала, что стражникам пришлось развернуться в цепь и усердно поработать древками пик и алебард. Филип, не обращая внимания на раненое плечо и летевшую со всех сторон брань, протолкался поближе к паперти и оказался в первых рядах зрителей.

Наконец со стороны Луврского замка раздался пушечный залп. Толпа загудела.

– Началось! Сейчас они выезжают и вскоре будут здесь.

Стражники продолжали сдерживать толпу. Появился еще один отряд копьеносцев в начищенных до блеска стальных шлемах. На высоких древках их копий развевались флажки с эмблемами знатнейших домов Франции. Гул нарастал, и вдруг донеслись пронзительные крики:

– Едут! Едут! Вон они!

Кортеж золоченых портшезов и великое множество всадников в сопровождении охраны показались в конце улицы Сен-Пьер-о-Беф. С крыш домов как снег посыпались цветы, грянула музыка. Парижане с восторгом глазели на знать, на лучшую кровь королевства, на роскошь и блеск, атлас и бархат, на прозрачные вуали дам, на драгоценные каменья, сверкавшие как звезды, на дорогие попоны, касавшиеся золотой оторочкой или меховой опушкой уличной грязи.

– Король! – кричала толпа. – Смотрите, король! Да здравствует наш добрый государь Людовик XI!

Женщины махали платками, мужчины подбрасывали вверх колпаки. Не обходилось и без слез умиления при виде монарха.

Филипу Майсгрейву был хорошо виден Людовик Валуа. Рядом с Эдуардом Английским этот монарх показался бы особенно неказистым. Он был невелик ростом, кривоног и сутул, лицо короля имело землисто-зеленоватый оттенок, а черты его были чересчур резки. Обычно Людовик одевался просто, но сейчас был облачен в алые турские шелка. Король шел, едва заметно улыбаясь и ни на кого не глядя, вел за руки жениха и невесту. Его младшей сестре Боне уже исполнилось двадцать четыре. Ни одна из принцесс августейшего дома не засиживалась так долго в девицах; эта же, постоянно будучи чьей-то невестой, до сих пор так и не предстала перед алтарем ни с кем из претендовавших на ее руку вельмож. Сегодня был ее день, однако бледное личико принцессы от этого отнюдь не выглядело счастливее. Оно сохраняло печальное выражение, хотя принцесса и шла с гордо откинутой головой. Бона не была хороша собой – крупный, далеко выступавший вперед, как и у ее царственного брата, нос отнюдь не красил. Однако осанка ее была поистине королевской, фигура, насколько можно было различить под складками парчи и шелка, отличалась изяществом.