Воздушная гавань - Джим Батчер

Среди шелкопрядов появился Сарк.

Высокий и плечистый боерожденный с ужасающей скоростью метался среди чудищ, непредсказуемо появляясь и вновь исчезая в скоплении шелкопрядов, будто был одним из них. На глазах у Гримма Сарк небрежным движением ладони перебил горло женщине-зверодаву, а мужчине подставил подножку, свалив на пол, где с ним могли бы расправиться шелкопряды. Легкое движение кисти — и его нож, блеснув в полете, вонзился в колено Хендерсону, второму пилоту в обучении у Кеттла. Молодой человек с криком повалился наземь, сжимая руками пострадавшую конечность.

Гримм попытался крикнуть, чтобы Хендерсон ни в коем случае не вынимал нож, но уже было поздно. Молодой человек резким движением вырвал клинок из ноги, полетели кровавые брызги, — и к нему бросились все до единого шелкопряды в пределах тридцати футов. В мгновение ока Хендерсон оказался погребен под курганом из деловито снующих, копошащихся тварей. Воздух оросили новые фонтанчики крови.

Майклс, помощник канонира в пятом орудийном расчете, поднял перчатку и выпустил два заряда, метя в Сарка. Первый прошел мимо.

Второй же, миновав боерожденного, облетел его по узкой орбите и устремился назад, к голове самого Майклса, чтобы, ярко полыхнув, отшвырнуть бездыханное тело на копьекаменные плиты.

Взгляд Гримма метнулся в сторону, где стояла мадам Кэвендиш с ладонью, прижатой к ребрам над свежим, влажным пятном крови, вконец испортившим ей платье. Другая ладонь была простерта в сторону Сарка, а серые глаза метали ледяные молнии.

Экипаж «Хищницы» теснили к бреши, пробитой взрывными зарядами, — и шелкопряды, занятые истреблением последних еще живых зверодавов, уже начали собираться в единый кулак, быстрыми, взволнованными скачками подвигаясь все ближе к Гримму и его небольшому отряду.

Они оказались отрезаны от остальных.

— Отходим! — крикнул Гримм. — Отступаем к тому туннелю! Сдерживайте их огнем перчаток, пока мы не займем оборону!

Они отступали, шаг за шагом. Медная оплетка их перчаток уже дымилась, кожа лопалась от жара. Криди все громче кричал сквозь сжатые зубы, но высокий молодой старпом методично продолжал выпускать все новые энергетические заряды.

Так, мало-помалу, они добрались до нужного туннеля, где Бриджет сползла с плеча Гримма и почти упала рядом с мисс Чудачкой, которая лежала на полу, подтянув ноги к груди, и каждый мускул ее тела дрожал так, словно пытался сжаться еще сильнее. Гримм огляделся. Туннель был отгорожен, забит обломками каменной кладки, — в точности как тот, сквозь который они сюда вошли. Выхода отсюда не было, как не было и времени сложить из этой каменной насыпи хоть какую-то, пусть самую низкую оборонительную стену.

Из-за угла туннеля вдруг послышался голос: мадам Кэвендиш нашла в себе силы для злорадства.

— Вот уже трижды вы вмешались в мои дела, капитан, — объявила она холодным, твердым тоном. — И, поскольку была пролита моя кровь, этот раз станет последним.

— Мадам, отзовите своих питомцев! — не раздумывая, крикнул Гримм. — Обещайте пощадить моих спутников, и я сдамся. Тогда вы сможете выбрать для меня смерть, достойную преступления.

— Благодарю покорно, но выбор уже сделан, — ответила мадам Кэвендиш, которую это предложение явно позабавило. — Прощайте же, капитан.

С этими словами в туннель хлынула целая орда шелкопрядов. Рассредоточившись, они покрыли стены и потолок, двигаясь слишком быстро, чтобы противостоять их нашествию. Их было слишком много, чтобы хоть примерно прикинуть число.

Гримму и его людям предстояло умереть, — и он ничего не мог поделать, чтобы остановить расправу.

Глава 54

ГДЕ-ТО ЕЩЕ

Чудачка успела увидеть вытянутый в ее сторону палец мадам Марионетки и ощутила, как в тело врезается мощный гейзер эфирной энергии. А потом на нее словно рухнуло целое огромное Копье, доверху наполненное болью.

Чудачке казалось, что она не могла не закричать. В ее пустом существе бушевала чистая, животная агония, и любые другие ощущения, возникая, могли разве что заострить ее, но не более. Так, она почувствовала, что валится на пол и сворачивается в этом падении клубком, а глаза ее сразу оказались зажмурены крепко-накрепко, стоило каждой клеточке в ее теле дружно сжаться. Сквозь заполнивший голову Чудачки нестройный вой не пробивалось уже ни единого стороннего звука, а вот горло даже не болело (это ощущение не подпадало под новообретенное определение боли), а лишь слегка саднило; казалось разумным предположить, от крика.

Эта простая мысль вызвала к жизни другую: до чего же странно, что у нее еще сохранились возможности порождать хоть какие-то мысли, учитывая предельную перегрузку всей нервной системы. И эта новая мысль привела за собой еще одну: как же это странно, что у нее хватает самосознания вообще замечать шевеление собственных мыслей!

Она по-прежнему сознавала, что ощущает боль — настолько сильную боль, что с радостью встретила бы сомнительное облегчение, исторгнув на пол содержимое желудка… ну, просто для разнообразия. В то же самое время она чувствовала, что ее мысли, возникая, начинают смещаться куда-то, покидая границы физического тела, — подобно эфиршелковой нити, сорвавшейся с корабельных систем и теперь свободно плывущей в эфирных струях.

Ее тело вместе со всеми органами чувств осталось лежать на полу перекрытого грудой камней туннеля, но ее мысли не пожелали с ними оставаться. Сознание перенеслось куда-то, в совершенно иное место.

Она оказалась где-то Еще.

Какое-то время она дрейфовала в бездонной пустоте, но потом осознала вдруг, что чувствует под ногами вполне твердую почву. Она с интересом оглядела то, на чем стоит, и сочла материал весьма необычным. Пришлось опуститься на колени, чтобы внимательно его изучить. Земля под ногами не была выложена камнем; то была рыхлая почва, бледная и какая-то зернистая на ощупь. Она подняла щепотку этой земли, размяла в пальцах и рассмотрела. Земля оказалась перемешана с песком.

Земля.

Песок.

Получается, она стоит на Поверхности?

Охвативший ее внезапный приступ страха, показалось Чудачке, был совершенно не нужен, несвоевременен и, пожалуй, даже глуп. В конце концов, это просто нелепо — пугаться за безопасность своего тела, разрываемого на части приступом невыносимой боли в каком-то темном углу Копья Альбион. И тем не менее всю свою жизнь она провела терзаясь любопытством и страхом при мыслях о подлинной природе мира Поверхности за пределами Копий. Того мира, где порождения ночных кошмаров обретали плоть. Во всех жадно прочитанных ею письменных свидетельствах мир Поверхности описывался как сущий ад, куда смеют отправиться лишь безумные, отчаявшиеся и… безумно, отчаянно алчные люди. Несмотря на то что сознание вступило с давними страхами в спор, у тела имелось, по-видимому, собственное мнение, и сердце Чудачки забилось быстрее.