Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

Все сыновья вождя умерли в нежном возрасте, и вопрос о престолонаследнике уже был решен. После смерти великого вождя — а он уже согнулся под бременем лет — должен был возглавить джемшидов двоюродный племянник вождя. Сам вождь смирился с судьбой и меньше всего собирался что-либо изменить, зная, что достаточно маленького тлеющего уголька — и огонь смуты вспыхнет и прольется кровь.

Когда мюршид привез сына Шагаретт — незаконного, по мусульманскому праву, отпрыска — и привел его в царский шатер, старый вождь потерял было дар речи и сутки не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой.

Вождь полюбил внука неистово, в соответствии с бешеным своим нравом. Так может полюбить волк, которому в нору приволокли вместе с добычей живого человеческого детеныша. И он уже не делает различия между своими покрытыми шерстью серыми щенками и розовотелым голым ребенком.

Что произошло с диким по нраву, жестоким кочевником, презирающим привязанности, кочевником, потомком завоевателей, для которого ничего не стоило схватить младенца за ножки и размозжить о косяк двери? Что произошло с вождем? Он прогнал племянника, объявленного ранее наследником, он усмирил недовольных родственников, он изгнал из кочевья родного брата со всеми его приверженцами, что вызвало на Бадхызе и в долине Кешефруда настоящие междоусобицы.

Внук жил у него в шатре. Он отнял ребенка у Шагаретт и взялся воспитывать его сам. Несколько раз Шагаретт выкрадывала сынишку из царского шатра. В кочевье стояли стон и вопль, когда вождь снова и снова отнимал внука у дочери и торжественно вез его через все кочевье к себе.

Тогда же великий вождь прогнал мюршида Абдул-ар-Раззака. Он запретил ему приближаться к своему шатру. И только за то, что тот выразил сомнения в законности решения сделать внука наследником и преемником. Вождь теперь слушал проповеди мюршида на расстоянии… Так мальчик избавился от поучений фанатика и знал о нем как о некоем патлатом, страховидном колдуне, которым нянюшки пугали его, когда он начинал шалить: «Вот смотри! Придет мюршид и посадит тебя в хурджин».

Вождь целыми днями не отпускал от себя внука. Сажал рядом за дастарханом. Выбрал в табуне самого смирного конька. Учил внука ездить верхом. Мальчик во всех перекочевках ехал рядом с дедом на своем богато убранном коне. Он учил мальчика стрелять из ружья и рубиться саблей. Он позволил Шагаретт приходить на час-два в сутки и учить сына читать и писать. Единственный учитель в кочевье — мюршид — так и не получил доступа к мальчику.

Для наследника вождь приказал изготовить новые, из отборной, высокосортной верблюжьей шерсти, красные кошмы и покрыть ими просторный чаппари. На решетку юрты пошли жерди и бруски из первосортного дерева, за которым ездили в далекую Кашгарию братья вождя. Узорчатые, тканные из шерсти пояса специально ткали молодые резвушки, тетушки мальчика — сводные сестры Шагаретт, которые выполняли роль воспитательниц-гувернанток при особе потомка ялангтушей.

В личную охрану любимца вождь назначил десяток самых сильных, самых ловких воинов, которым надлежало день и ночь не спускать глаз с мальчика. За то воинов кормили со стола вождя. За то им полагалась одежда, что ни на есть самая добротная — от широких белых штанов и рубахи из плотной хлопчатобумажной ткани, суконной черной, в цветастой вышивке безрукавки-жилетки до шелкового синего, подбитого ватой халата и расшитого же шелкового поясного платка. Кожаные английские ботинки молодцам покупали в лучшем обувном магазине Герата, а из тончайшего тюля великолепная чалма наматывалась на голову в двадцать оборотов и служила предметом зависти молодежи кочевья.

Что касается оружия — отличных новеньких карабинов «виккерс», казачьих кавалерийских шашек златоустовской стали и кавказских кинжалов в инкрустированных серебром роскошных ножнах, — то только за все это можно было служить верой и правдой до старческой седины и могилы.

Дорогонько обходилось содержание, воспитание и охрана любимого внука вождю джемшидов. Но он любил внука и зорко следил за всем тем, что окружало его. Какими только ругательствами и проклятиями он не осыпал воинов-стражей, если обнаруживал на их одежде пятно или оторванную застежку! Все, кто по обязанности должны были быть поблизости от чаппари внука или имели право переступить ее порог, должны были быть образцом порядка, нарядности и опрятности. И немало попадало резвушкам гувернанткам, не досмотревшим, что низ их цветных шаровар или головной, радужной расцветки платок вдруг оказывались потертыми или разодранными. Все, что окружает мальчика, должно быть красиво, ярко, богато. А праздничные халаты воспитательниц, сшитые из лионского цветастого бархата в талию и с пышными разрезными рукавами, приобретались у знаменитых портных в самом Тегеране.

Тетушкам разрешалось покупать столько серебряных ожерелий и браслетов, что они вскоре стали походить на музейные витрины драгоценностей. А так как у кочевников существует закон: если девушка надела на себя украшение, то оно становится ее собственностью и с того момента входит в стоимость брачного выкупа, то тетушки стали самыми завидными и богатыми невестами во всем Хорасане и Сеистане. Девицы даже высокомерную осанку приобрели, шествуя постоянно под многофунтовой тяжестью головных украшений, подвесок, серег, широких браслетов, ожерелий из индийских рупий, таких длинных, что для удобства их приходилось перебрасывать через одно плечо и спускать на другой бок. А продетое в нос серебряное кольцо с розеткой, обильно усеянное драгоценными сверкающими камушками, а перстни!

Шагаретт, вернувшись в поисках сына в Бадхыз, извлекла из сундука семейные драгоценности и первым делом вдела в нос кольцо с украшением из кроваво-красных рубинов. Она знала, что шейхи-мюршиды рассматривают рубины как дурную примету, как камни, приносящие несчастья. И Абдул-ар-Раззак, едва завидев на ее лице рубиново-красное пятно, плевался и отворачивался.

Вернув в свой мазар пророчицу, мюршид, видимо, возомнил о себе слишком много, вообразил, что он всесилен. Ему казалось, что теперь, когда мальчишка живет в чаппари старого Джемшида, мать станет покорной и послушной во всем.

— Мне пришлось покориться… — говорила Шагаретт.

Она отвела Алексея Ивановича в свой чаппари, ничем не выделявшийся среди шатров и юрт кочевья. «Жилище, — сказала она, — темное, как мое счастье, жалкая клетка, в которой обитает птичка моей души».

— Наконец-то ты, супруг, пришел в свой дом. И стало в нем светло и радостно. А завтра будет еще радостнее. Завтра отец обнимет сыночка. — Она суетилась и ухаживала за ним, напевая: — Я омою тебе ноги. Я выну занозы, которые вонзились в твои натруженные ноги на далеком пути ко мне. Ведь ты так спешил ко мне, мой возлюбленный! Ведь путь длинен! Ведь три года ты шел ко мне, несчастной, обездоленной! Сколько дней я мешала слезы с пылью дорог, я