Дмитрий Донской - Николай Борисов

Таким образом, кревский договор 14 августа 1385 г. действительно был важной вехой в политической жизни Восточной Европы: он парализовал московско-литовское сотрудничество и открывал эпоху тесных контактов польской короны с Великим княжеством Литовским» (138, 177).

Так «дальновидные малопольские феодалы» обвели вокруг пальца и московскую разведку, и московских дипломатов, которые продолжали вести переговоры с Ягайло даже тогда, когда переговоры эти потеряли всякий смысл.

Что касается сути дела, то, конечно, для засидевшейся в язычестве Литвы принятие христианства по католическому обряду сулило больше интересных перспектив, чем обращение к одряхлевшему византийскому православию. Однако дело усложнялось тем, что большую часть населения Великого княжества Литовского составляли восточные славяне, принявшие христианство по византийскому обряду еще во времена Владимира Святого. Они не желали переходить в «латинство». Межконфессиональные противоречия стали ахиллесовой пятой Литовского государства после заключения Кревской унии. Понимал это и сам «креститель Литвы» князь Ягайло. Не надеясь на принуждение, он искал компромиссных решений. Вместе со своим давним приятелем митрополитом Киприаном Ягайло в середине 90-х годов XIV века разрабатывал «достойный внимания план воссоединения Византийской и Латинской церквей, который, по их мысли, должен был осуществиться на соборе, причем собор этот, вероятно, проходил бы на литовской земле» (249, 542). Однако из-за религиозной нетерпимости Константинополя этому плану не суждено было осуществиться.

Глядя на сложные политические процессы в Восточной Европе в 80-е годы XIV века с точки зрения интересов Москвы, можно отметить главное. Молодой великий князь Литовский Ягайло проявил себя как выдающийся политик, обладающий стратегическим мышлением. Кревская уния противоречила интересам потомков Ивана Калиты. Однако предотвратить такой ход событий москвичи не смогли. Отношения с Ордой и внутренние проблемы поглощали все силы и средства ослабевшей Москвы.

Всё, что смогла сделать на этом направлении московская дипломатия, — это приветствовать проект династического брака литовского князя Ягайло и дочери Дмитрия Донского. Но этот проект, выдвинутый вдовой Ольгерда княгиней Ульяной (Юлианией) Александровной Тверской, оказался фикцией, предназначенной для отвода глаз.

На литовскую фикцию оскорбленный князь Дмитрий отплатил той же монетой. Договоренность о браке московского княжича Василия и дочери Витовта Софьи также «повисла в воздухе». Дело было не только в личных мотивах. Дмитрий явно опасался пролитовских настроений в своем окружении, средоточием которых могли стать «молодой двор» и единственная дочь Витовта энергичная Софья.

Судя по всему, при жизни Дмитрия Ивановича литовский брак Василия так и остался бы политическим призраком. Только внезапная кончина князя Дмитрия позволила Василию и «литовской партии» в Москве довести дело до брачного пира.

Отношения с Новгородом всегда были первостепенной заботой великих князей Владимирских. Там, на шумном новгородском вече, порой решалась судьба князя, его триумф или падение.

Новгород был своего рода «банкиром» князей. В сокровищнице Софийского собора хранились несметные богатства. Но снискать уважение и поддержку новгородцев, получить в нужный момент политическое убежище или солидный кредит мог далеко не каждый Рюрикович. Оригинальная политическая система Новгорода, его бурная история до сих пор чаруют исследователей русской старины.

Насколько известно, Дмитрий Донской никогда не появлялся в Новгороде. Но, наверное, не было и дня, когда бы он не вспоминал о нем в той или иной связи. Новгород был одновременно и союзником, и противником Москвы. Всё зависело от конкретной ситуации и политического искусства правителя.

В средневековой Европе главным двигателем прогресса были города. Благодаря многочисленному населению, развитым институтам самоуправления и большим финансовым возможностям крупные города выступали в качестве самостоятельной военно-политической силы.

Русские города XIV–XV веков (не считая вошедших в состав Великого княжества Литовского и имевших особую историческую судьбу) были в большинстве своем небольшими дерево-земляными крепостями, в которых окрестное сельское население укрывалось в случае опасности. Лишь немногие города — как правило, столицы великих или удельных княжений — имели атрибуты торгово-промышленной деятельности. В то время как европейские города демонстрировали признаки буржуазного развития, русские жили в ином социально-политическом измерении. «Города XIV–XV вв. в Северо-Восточной Руси полностью сохраняли свой феодальный характер» (286, 232).

Причины такого положения были весьма разнообразны. Это и низкая производительность сельского хозяйства, не позволявшая крестьянам кормить многолюдные города, и удаленность Руси от морей и мировых торговых путей, и нехватка или отсутствие в стране важнейших природных ресурсов (золота и серебра, железной и медной руды, свинца и соли), и постоянные нападения степняков, направленные прежде всего на города.

Исключением из правила были главные города Северо-Западной Руси — Новгород и его «младший брат» Псков. Благодаря своему расположению на древнем «пути из варяг в греки» (близ истока Волхова из озера Ильмень), а также наличию обширных колониальных владений на Русском Севере Новгород вел весьма прибыльную транзитную торговлю. Отсутствие собственного морского флота сдерживало новгородскую военную и торговую экспансию. Значительная часть реальной стоимости новгородских товаров уходила в карманы немецких торговцев-перекупщиков из Нарвы и Ревеля, Дерпта и Риги. И всё же Новгород был самым богатым городом Руси. Здесь имели свои дворы и вели дела купцы со всего Балтийского региона.

Амбиции и возможности Пскова были гораздо скромнее. Это был прежде всего город-воин, форпост православия на границе с языческой Литвой и католической Ливонией. Еще в первой половине XIV века Псков вышел из подчинения Новгороду и стал вести самостоятельную политику, нередко вступая в конфликт со «старшим братом».

Политическая система Новгорода отличалась большим своеобразием. Историки называют ее «боярской республикой» и находят в ней некоторое сходство с Венецией (364, 12). Подлинными хозяевами города были аристократические роды, могущество которых основывалось как на крупном землевладении (вотчинах), так и на торгово-промышленной деятельности. Княжеская власть издавна существовала в Новгороде. Но постоянной династии здесь не сложилось. После городского восстания 1136 года установилась практика приглашения на новгородский стол на определенных условиях кого-либо из авторитетных Рюриковичей. Новгород заключал с князем договор, подробно регламентировавший его права и обязанности, главной из которых была защита новгородских рубежей от внешних врагов. Собственной постоянной армии в Новгороде не было. Мелкие пограничные стычки разрешались силами небольшого отряда, сопровождавшего князя или его наместника на новгородском столе. Большая война требовала созыва новгородского ополчения. Но это случалось довольно редко: новгородцы не любили воевать и предпочитали улаживать дело путем переговоров. Занятие торговлей способствовало развитию дипломатических способностей. Новгородская внешняя политика строилась на поддержании баланса сил в регионе и сдерживании одного потенциального агрессора с помощью другого.