Москва и Россия в эпоху Петра I - Михаил Вострышев

Из загородных посещений Петра особым вниманием удостоилось женское учебное заведение в Сен-Сире, учрежденное маркизой Ментенон, любимицей Людовика XIV. Царь посетил все классы, подробно расспрашивал о занятиях пансионерок и, наконец, пожелал увидеть основательницу заведения.

Маркиза Ментенон была больна и лежала в постели, поэтому велела ответить Петру, что не может его принять. Узнав о причине отказа, Петр сказал:

– Это ничему не мешает. Я не хочу ее беспокоить, но должен ее видеть и изъявить ей мое почтение.

Он вошел к ней в спальню и, так как кровать была закрыта занавесью, осторожно отдернул ее и приветствовал больную дружественными словами. Затем, сев в ногах на ее постель, извинился, что пришел не вовремя, но он не мог не посетить ее и не засвидетельствовать своего почтения, так как хотел увидеть во Франции все, что есть в ней замечательного. Не спуская с маркизы глаз, он спросил, чем она больна.

– Старостью, – ответила маркиза.

– Сей болезни все мы будем подвержены, если придется жить долго, – сказал Петр. – Вас же она должна утешать, так как вы окружены девицами, которые воспитанием и счастьем своим обязаны вам одной.

Пожелав маркизе Ментенон выздоровления, государь простился с нею.

Озорник Ванька

Петр обязал всех дворян пожизненной службой. Воевода каждой провинции[79] должен был собирать дворянских сыновей от 10 до 13 лет и записывать их в военную службу, а неспособных к ней – в гражданскую. Военная служба для дворян начиналась с 16 лет рядовыми в гвардейских полках. Это распоряжение исполнялось ими крайне неохотно, дворяне употребляли все меры, чтобы избавить своих детей от службы. Воеводы получали от них взятки и способствовали укрывательству.

Такое уклонение от предписаний закона вызывало со стороны Петра строгие и жестокие указы против ослушников, и волей-неволей бо́льшая часть маменькиных сынков являлась на службу. Одного из таких молодых дворян, недоросля 17 лет, мать была принуждена привезти в Петербург, где его и определили рядовым в один из гвардейских полков.

В том же полку служил бывший их дворовый человек Иван, отданный за несколько лет перед тем в солдаты. В службе он научился грамоте и за свою исправность был произведен в сержанты. Случилось так, что упомянутого недоросля определили под команду к Ивану. Молодой барин не мог глядеть на сержанта иначе, как на прежнего Ваньку, и потому не стал слушать его приказаний. Сержант же воспользовался законным правом и жестоко наказал ослушника палкой.

Недоросль пожаловался своей матушке. Та взвыла и поспешила к самому государю с жалобой, что ее крепостной слуга Ванька прибил ее сына не на живот, а на смерть.

Дело казалось серьезным. Государь подробно расспросил о происшествии и, узнав, что Ванька – сержант, а сын барыни – подчиненный ему рядовой, вызвал обоих к себе.

– За что ты бил сына сей старухи? – спросил Петр сержанта.

– За непослушание. Я приказал ему быть в четвертом часу к учению, а он ослушался и не пришел. Я велел привести его силою и наказал.

Петр в этот день был весел и, подмигнув сержанту, спросил:

– Как же ты его бил?

Сержант понял намек государя и, взяв палку, стал бить недоросля, приговаривая:

– Не ослуша́йся! Не ослуша́йся!.. Вот так я бил его, государь.

Увидев это, мать завыла.

– Видишь, старуха, – сказал ей Петр, – какой Ванька озорник – и в моем присутствии не унимается. Я тебе советую поскорее отойти в сторону, дабы и самой от него не досталось. Ведь за непослушание везде бьют!

Слуга и барин

Заботясь о русском просвещении, Петр для изучения наук, художеств, ремесел и, главным образом, кораблестроения и морской службы, отправлял многих молодых людей за границу. Один из них, калужский помещик Спафариев, был отправлен за границу именно для изучения морского дела. Но, или не имея способностей, или по дворянской гордости считая сии занятия низкими и излишними, он ни в чем не преуспел, да и не прилагал к тому стараний. Бывший при нем крепостной слуга из калмыков, весьма способный молодой человек, постоянно напоминал барину об учебе, но напрасно. Сам же калмык, неотлучно находясь при барине, воспользовался преподаваемым учением и основательно изучил все, что касалось морского дела.

По прошествии назначенных для учения лет Спафариев с товарищами вернулся в Петербург, где и должен был держать экзамен в Адмиралтейской коллегии в присутствии самого государя. Спафариев отправился в коллегию, а вместе с ним и калмык – с целью помочь барину на экзамене.

Петр, экзаменуя, прохаживался по комнате. Пользуясь моментами, когда государь поворачивался к ним спиной, калмык старался помогать барину в ответах на поставленные вопросы. Это не укрылось от Петра.

– Ты зачем здесь? – спросил он калмыка.

– Я, всемилостивейший государь, имел смелость войти сюда с моим господином для поправления его в случае замешательств в ответах.

– Да разве ты что разумеешь?

– Я, ваше величество, был неотлучен от моего господина и старался воспользоваться преподаваемыми ему наставлениями.

Заинтересованный Петр стал испытывать калмыка и, к великому своему удовольствию, нашел его весьма сведущим в морском деле. После этого продолжился экзамен его господину, и, оказалось, что насколько слуга был сведущ, настолько барин – неуч.

Результатом этого экзамена было государево повеление, по которому слуга получил вольную с фамилией Калмыков и чин мичмана, а Спафариев определен матросом под команду Калмыкова с приказанием последнему, чтобы тот постарался научить своего бывшего господина всему, что сам так хорошо знал.

Калмыков в 1723 году был уже морским капитаном, а потом дослужился до контр-адмиральского чина.

Деревянный тесак

Когда Петр Великий основал Петербург, то он часто совершал большие прогулки верхом и пешком, следя, как заселяются окрестности.

Окрестности заселялись даже скорее, чем сама столица. Лесу было много, рубить для строения лес было дозволено, и потому дома кругом столицы росли. Росли и постоялые дворы.

Однажды, припозднившись, Петр Великий зашел на постоялый двор и в углу заметил солдата одного из тех новых полков, которые еще не стояли в столице, а ютились в землянках под Петербургом.

Петр подошел к солдату.

– Что, служивый, засел в уголок?..

– А тебе что?

– Вот на!.. Спросить нельзя, уже и осерчал… Я к царю подойду и того спрошу, и тот так не окрысится…

– Не окрысится!.. Потому и не окрысится, что, как выпить захотел, спросил и пей… А я вот тут, в углу, сижу, знакомых поглядываю – хоть бы кто…