Падение Османской империи. Первая мировая война на Ближнем Востоке, 1914-1920 - Юджин Роган

Между тем военный министр Энвер-паша 24 июня 1917 года собрал своих армейских командиров в северном сирийском городе Алеппо. На этой встрече присутствовали Халиль-паша, командующий Шестой турецкой армией в Месопотамии, Мустафа Кемаль-паша, герой Галлиполийской кампании, Иззет-паша, командующий Кавказской армией, а также Джемаль-паша, губернатор Сирии и командующий Четвертой армией. Как заметил Джемаль в своих мемуарах, «встреча четырех командующих армиями с начальником Генерального штаба не была будничным делом»[517].

Энвер выступил перед командующими с новой смелой инициативой. «Я планирую наступательную операцию с целью возвращения Багдада», — объяснил он. Для этого он предложил создать новое воинское формирование под немецким командованием, которое будет называться группа армий «Йылдырым» (в переводе с турецкого «молния»). Предполагалось, что формирование будет организовано по немецкой модели и в него войдут Шестая армия Халиль-паши, новая Седьмая армия под командованием Мустафы Кемаля, а также немецкая пехотная дивизия. Главнокомандующим группы армий станет генерал Эрих фон Фалькенхайн, который своими недавними успехами на румынском фронте до некоторой степени восстановил репутацию, пошатнувшуюся после провала наступления под Верденом в 1916 году. Чтобы обеспечить «Йылдырым» необходимыми ресурсами, правительство Германии выделило золото на £5 млн — что в середине 1917 года было весьма скудными средствами.

Командующие были изумлены планом Энвера. Наступление на Багдад казалось безрассудством в то время, когда империя сталкивалась с гораздо более серьезными угрозами на других фронтах. И они были в ужасе от перспективы оказаться под командованием немцев. Предполагалось, что штаб «Йылдырым» будет преимущественно немецким: 65 иностранных офицеров и всего 9 турецких. В ходе войны отношения между немцами и турками стали довольно напряженными. В своих дневниках османские солдаты и офицеры открыто возмущались «немецкой надменностью». Мустафа Кемаль предупредил Энвера, что Турция превращается в «колонию Германии». Даже Отто Лиман фон Сандерс, глава немецкой военной миссии в Османской империи, считал ошибкой ставить во главе армии немецких офицеров, ничего не знающих ни о самой империи, ни о ее культуре. Необходимость в общении всецело полагаться на переводчиков помешала бы установлению благожелательных человеческих отношений между немецкими офицерами и их турецкими подчиненными.

Несмотря на протесты командующих, Энвер не отказался от своего решения. Летом 1917 года в Алеппо начали собирать группу армий «Йылдырым» для последующей передислокации ее в Месопотамию. Между тем Джемаль продолжал представлять донесения разведки о наращивании сил британцев вдоль линии Газа — Беэр-Шева и требовал пересмотреть военные планы. Его усилия привели к обратному эффекту: Джемаль был отстранен от командования Палестинским фронтом, и оно перешло к фон Фалькенхайну. Однако немецкий генерал не остался глух к словам Джемаля. К концу сентября фон Фалькенхайн удостоверился в серьезности британской угрозы в Палестине и убедил Энвера задействовать группу «Йылдырым» для ее устранения. Тридцатого сентября армии «Йылдырым» начали движение на юг, на палестинский фронт.

В то время как немецкие и турецкие подразделения «Йылдырым» собирались в Алеппо, в Египет прибывали первые подкрепления для армии Алленби. Политики жаждали, чтобы Алленби захватил Иерусалим к концу декабря в качестве рождественского подарка уставшему от войны британскому народу и армии. Генеральный штаб хотел, чтобы Алленби добился как можно большего имеющимися у него силами, ясно дав ему понять, чтобы он не рассчитывал на дополнительную поддержку. Ему отдали приказ, аналогичный тому, что получил генерал Мод перед наступлением на Багдад: прорвать линию обороны османов и оттеснить их армию настолько, насколько позволят его ресурсы, но не переусердствовать, чтобы любой ценой избежать поражения, отступления или капитуляции в духе Эль-Кута.

Теперь Египетский экспедиционный корпус получил значительный численный перевес над османскими защитниками в районе Газы. У британцев было в два раза больше пехотинцев (у османов — около 40 000), в восемь раз больше кавалеристов (у османов 1500) и на две трети больше артиллерийских орудий. Но, как узнали британцы на собственном горьком опыте, для победы над турками одного только численного перевеса было недостаточно. В первых двух битвах за Газу тактика прямого наступления на османские позиции привела к тяжелым потерям и поражению. И в последующие месяцы турки неустанно трудились над укреплением своей системы обороны. Чтобы одержать победу над стойким противником, Алленби решил пойти на хитрость.

План третьей битвы за Газу отличался сложностью и изобиловал ложными маневрами и ловушками. Британская разведка подтвердила, что османская система обороны сильнее всего вокруг Газы и слабее всего в районе Беэр-Шевы, где турки полагались на то, что британцев отпугнет сложный рельеф местности. Алленби решил нанести основной удар именно здесь, поскольку взятие Беэр-Шевы обеспечило бы его войска водой и позволило бы обойти с фланга османские позиции вокруг Газы. План Алленби предусматривал отвлекающие атаки в районе Газы, чтобы заставить османов сосредоточить там свои войска и сделать Беэр-Шеву уязвимой для внезапного нападения.

Британцы пошли на поистине экстраординарные меры, чтобы ввести в заблуждение османское командование. Начальник военной разведки полковник Ричард Майнерцхаген проскакал на лошади вдоль османских траншей, чтобы попасться на глаза конному патрулю. Заставив противника пуститься за ним в погоню, он притворился, что его ранили, и уронил на землю окровавленный ранец с поддельными документами и планом нападения британцев на Газу. Британская разведка также распространила ложные слухи о высадке морского десанта к северу от Газы, которые как нельзя лучше подтверждались присутствием у побережья британских военных кораблей[518].

Алленби отдал приказы 22 октября, за 10 дней до начала операции. Согласно его плану, подразделения пехоты и кавалерии должны были мелкими группами скрытно занять позиции у Беэр-Шевы, чтобы не предупредить противника о концентрации войск в этом районе, что могло означать только крупное наступление. К 30 октября войска были на месте. На рассвете следующего дня они нанесли удар, начав наступление с интенсивного артиллерийского обстрела османских позиций.

Эмин Чёль, ветеран Галлиполийской кампании, был в числе османских солдат, находившихся в окопах у Беэр-Шевы. «Мы проснулись от грохота артиллерии, — вспоминал он. — Наш сон как рукой сняло». Османская линия обороны в Беэр-Шеве находилась в жалком состоянии. Траншеи были слишком мелкими, чтобы обеспечить надежную защиту. Каждый 50-метровый их участок был полностью изолирован от других. Не было соединительных траншей, чтобы обеспечить безопасную переброску людей и техники к линии фронта и от нее. Не имея возможности укрыться от огня вражеской артиллерии, османские защитники немедленно понесли большие потери; мертвые и раненые заполняли окопы, а уцелевшие не могли никому ничем помочь. Неудивительно, что Чёль не испытывал никакого оптимизма относительно предстоящего сражения. «Что это за война? — размышлял он. — Без нормальных пушек и пулеметов, без хороших командиров, без самолетов, укреплений, резервов и телефонной связи? Наши солдаты воюют в полной изоляции друг от друга, их боевой дух подорван. На самом деле у нашей армии нет ничего для того, чтобы одержать победу»[519].