Золотая цепь. Дорога никуда - Александр Степанович Грин

убедительны. Я видел, что ее дыхание участилось. Ее лицо было не тем, какое я знал, не вполне тем, но уже то, что я сразу узнал его, показывало, как приблизил тему художник и как среди множества представляющихся ему лиц сказал: «Вот это должно быть тем лицом, какое единственно может быть высечено». Он дал ей одежду незамеченной формы, подобной возникающей в воображении, — без ощущения ткани; сделал ее складки прозрачными и пошевелил их. Они прильнули спереди, на ветру. Не было невозможных мраморных волн, но выражение стройной отталкивающей ноги передавалось ощущением, чуждым тяжести. Ее мраморные глаза — эти условно видящие, но слепые при неумении изобразить их, — глаза статуи, казалось, смотрят сквозь мраморную тень. Ее лицо улыбалось. Тонкие руки, вытянутые с силой внутреннего порыва, которым хотят определить самый бег, были прекрасны. Одна рука слегка пригибала пальцы ладонью вверх, другая складывала их нетерпеливым восхитительным жестом душевной игры».

Каждое слово этого описания несуществующей мраморной фигуры изумительно по силе передачи ощущения… Скульптор сделал складки прозрачными и пошевелил их! Нет даже надобности прикрыть веки, чтобы явственно увидеть вытянутые тонкие девичьи руки, почувствовать душевный порыв, легкое, как бриз, движение всей скульптуры вперед, в неизведанное…

А ведь таков Грин! Можно привести бесчисленное множество примеров его мастерства, сила которого едва заметным движением разрушает глухую, казалось бы несокрушимую, стену, отделяющую вымысел от реальности.

Дело в том, что Александр Грин и в пятьдесят лет продолжал смотреть на мир ясными, все подмечающими глазами ребенка, обладающего неиссякаемым любопытством, силой непосредственного восприятия и трепетной, отзывчивой ко всему светлому и хорошему душой.

4

Вы только что прочли два романа Александра Грина: «Золотую цепь» и «Дорогу никуда».

Что больше всего поразило вас в прочитанном? Острые, «авантюрные» сюжеты?

Конечно, Грин большой мастер сюжета. Действие в большинстве его произведений развертывается неожиданно и стремительно, как прочно скрученная стальная пружина.

И в этих романах сюжет построен по-гриновски остро, с совершенно неожиданными поворотами… Но сила Александра Грина не в построении сюжета. О сюжете можно забыть, но не запомнить Санди и Молли, Давенанта, Галерана и Консуэло — просто невозможно.

Они окружают вас, и, если сердце ваше широко открыто навстречу светлому и радостному будущему, если вы любите мужество и верность, нежность и прямоту души, — они останутся с вами и помогут вам жить.

Примите же в круг любимых вами светлых образов и благородного Давенанта и Санди — «верную душу», и Молли, так ясно и открыто смотрящую на мир, и Консуэло, рано познавшую горе самого тяжкого разочарования, разочарования в том, кого любишь.

Они помогут вам жить, мужать и совершать смелые и благородные поступки, не думая о том, что они смелы и благородны.

В «Дороге никуда» есть такое место: когда все средства испробованы, но освободить Давенанта оказывается невозможно, Стомадор, по его просьбе, находит женщину, согласившуюся прийти по тайному лазу в тюрьму, чтобы принести каплю радости приговоренному… И вот, «упавшее было настроение Галерана поднялось на небывалую высоту. В эту ночь все лучшее человеческих сердец раскрывалось перед ним и невозможное становилось простым».

А раскрывать человеческие сердца, пробуждая в них самые чистые, благородные порывы, — это и есть волшебное свойство гриновского таланта.

В стихотворении, посвященном Грину, Виссарион Саянов писал:

«Он жил среди нас, этот сказочник странный, Создавший страну, где на берег туманный С прославленных бригов бегут на заре Высокие люди с улыбкой обманной, С глазами, как отсвет морей в янтаре, С великою злобой, с могучей любовью, С соленой, как море, бунтующей кровью, С извечной, как солнце, мечтой о Добре».

И вновь, сквозь туман времени, встает передо мною лицо того «странного сказочника» — длинное лицо больного, изнуренного человека, и я вижу взгляд его темных, почти потухших глаз, в которых вдруг, как искра волшебного света, сверкнет властный призыв идти туда, куда он посылал своих героев, куда не сумел идти сам и куда непреклонно и твердо идут теперь все советские люди — в завтрашний день мира, где добро обязательно победит зло.

Вл. Дмитревский