Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко
Шрифт:
Интервал:
– Ты, Арчил, мистик, – заметил, правда не очень уверенно, материалист Миров.
– Может быть… – задумчиво произнес Табадзе. – И признаюсь: сегодня я, может быть, не поделился бы с вами этими мыслями. Пока что сие только набросок некой теории. Или концепции. Но в эти дни я понял, что не одинок в своих умозаключениях – у меня появился союзник, единомышленник. Это ваш отец, Иван Кириллович.
– Каким образом? – изумился директор Музея русского народного искусства.
– В третьей папке, где собраны второстепенные документы… Если только упоминалась «Золотая братина», сказали вы, документ попадал в нее. В этой папке я обнаружил несколько листков с записями, сделанными Кириллом Захаровичем в конце тридцатых годов явно для себя. Обрываются они буквально на полуслове. Вспомните, Иван Кириллович. На них есть ваша… как сказать?… виза. Такие пожелтевшие листы из ученической тетради в клетку. Вы там в верхнем правом углу первой страницы написали… можно сказать…
Любин, побледнев, произнес тихо:
– Вспомнил… об этих отцовских страничках. Но моя, как вы говорите, виза… Скажите…
– Вы там написали: «Мистика». И дальше – фраза, жирно зачеркнутая. Я разобрал только первое слово – «Отец».
– «Отец психически болен», – прошептал Иван Кириллович. – Вот эта фраза.
– Признаюсь… – Табадзе вскочил и принял свою излюбленную позу, оседлав спинку стула как трибуну. – Признаюсь, я перепечатал эту запись. Она со мной. И если вы, Иван Кириллович, не против, я прочитаю.
– Прочитайте.
Арчил Тимурович опять сел за стол и извлек из кейса два листа машинописного текста.
– Без заголовка. Фрагменты, скорее всего, дневника Кирилла Захаровича Любина.
«…Может быть, мне обратиться к психиатру?
Это произошло сегодня. Сейчас половина двенадцатого ночи. Записываю по горячим следам. Память хранит все детали, каждое слово. Я увидел его в запаснике, перед длинной полкой, на которой, согласно инвентарной описи, лежат пронумерованные предметы „Золотой братины“, точнее, наша половина сервиза. Я спустился в подвальное помещение Эрмитажа, отведенное нашему фонду, намереваясь поработать над подробным описанием фрагментов, изображенных на блюдах и подносах. Стоял в задумчивости перед сервизом, соображая, с чего начать. И сзади меня прозвучал спокойный, я бы теперь сказал, успокаивающий голос:
– Здравствуйте, Кирилл Захарович. Нам необходимо поговорить.
Я, странное дело, не испытав никакого страха, обернулся. Передо мной стоял молодой человек дивной, неземной красоты в белом одеянии, какие носят, если судить по полотнам живописцев, индийские священники высокого ранга. Его волосы были подвязаны белой лентой, под правым ухом привлекала внимание маленькая коричневая родинка в виде бабочки.
Дальше состоялся такой диалог.
– Кто вы? – спросил я.
– Мое имя Грэд, – ответил он.
– Но откуда вы? Каким образом вы сюда…
Незнакомец остановил меня вежливым, но повелительным жестом:
– Вы, Кирилл Захарович, не готовы сразу понять все это. Может быть, потом, если у нас еще будут встречи. Зависит от вас. А теперь не станем терять времени. Вы знаете, конечно, что в Эрмитаже работает „отборочная комиссия“ по изъятию произведений искусства, „не имеющих художественной ценности“.
– Естественно, знаю! – не сумев скрыть возмущения в голосе, воскликнул я.
– Эта комиссия, – спокойно продолжал тот, кто назвал себя Грэдом, – прямая угроза „Золотой братине“.
– Но они отбирают только произведения живописи.
– Пока да. Но уже составлены списки подлежащих изъятию серебряных и золотых изделий. Большинство из них хранятся здесь, в запасниках Эрмитажа. И как у вас говорят, все будет шито-крыто, общественность ничего не узнает.
– То есть вы хотите сказать, Золотую братину продадут на Запад?
– Или на Восток, – добавил Грэд.
– Продадут за валюту, чтобы на нее купить оборудование для военных заводов?
– Да, но сначала ваша половина сервиза будет переплавлена в золотые слитки, станет товарным золотом. Вы понимаете, Кирилл Захарович, что это значит?
– Понимаю… – Я почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. И сильная, дружественная, но холодная как лед рука поддержала меня. – Сервиз перестанет быть произведением искусства?
– Именно так, Кирилл Захарович. Он превратится в деньги в их высшем эквиваленте, и им полностью и безраздельно завладеет тот, кого вы, люди, называете дьяволом, сатаной, темным князем мира сего.
– Что же делать? – Мой возглас, наверное, был похож на стон.
– Действовать! Только вы сами можете все сделать. Скажу вам еще одно, последнее: руководство Эрмитажа, зная ваше отношение к „Золотой братине“, собирается все осуществить за вашей спиной, поставив вас в известность только на завершающем этапе, когда уже что-либо исправить будет невозможно. Вы согласны, Кирилл Захарович, что это преступление?
– Величайшее преступление! – воскликнул я.
– Так не теряйте времени – действуйте!
И он, назвавший себя Грэдом… как сказать?… нет у меня нужных слов… исчез? испарился? Словом, он растаял на моих глазах. За несколько мгновений став прозрачным, исчез.
Сейчас очень легко сказать: галлюцинация, игра больного воображения, переутомился, все время думаю о „Золотой братине“. И подтверждаю: да! да! да! Этот сервиз – смысл моей жизни.
И тем не менее все это произошло сегодня, во второй половине дня, на самом деле. Я, в полном здравии ума, констатирую это.
…И все-таки, может быть, обратиться к психиатру? Все рассказать? Нет! Сначала необходимо выяснить, насколько реальна угроза сервизу.
…Реальна, реальна, реальна!
Сегодня утром наш директор вызвал меня к себе. В его кабинете было еще несколько человек – все эти члены отборочной комиссии, которые… (Дальше несколько строк зачеркнуто.)
Он сказал:
– Кирилл Захарович, комиссия приняла решение по сервизу „Золотая братина“. Поскольку у нас только его половина и в ней нет самой чаши, ценности он как произведение искусства не имеет. Собственно, вопрос уже решен, вот акт. – Он положил передо мной лист бумаги, и я сразу обратил внимание, вернее, увидел последнюю фразу: „В связи с изложенным сервиз расплавить, обратив в золотые стандартные слитки“. – Все подписи, – продолжал он, – как видите, поставлены. Остается – ваша, главного смотрителя фонда, из коего… – он так и сказал: „из коего“, – производится изъятие.
У меня потемнело в глазах. Я что-то кричал в их мерзкие лица, и боже, как это недостойно, глупо!.. С воплем: „Нет! Нет! Никогда! Не подпишу!“ – выбежал из директорского кабинета.
И вот… Все это было сегодня днем, сейчас четверть двенадцатого ночи, я сижу в своей комнате, запершись на ключ, сказав Наде, чтобы она не приставала ко мне с ужином. Опять нагрубил жене. Господи! Да что же со мной происходит в последнее время? Что делать? Что придумать? Как спасти сервиз?…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!