Природа боится пустоты - Дмитрий Александрович Фёдоров

Несложно заметить, что этот аргумент вступает в некоторое противоречие с объяснением обязательной конечности вселенной — не совсем понятно, почему бы самой среде (то есть планетарной сфере) не вращаться с очень большой скоростью.

По неясным причинам в трактате «О небе» отсутствует рассказ о структуре космического механизма и порядке соединения небесных сфер, но зато Аристотель дает краткое описание своей гомоцентрической системы мира в «Метафизике». Полагается, что Перводвигатель придает суточное вращение лишь внешней сфере неподвижных звезд, на которой через передачу закреплены три внутренние сферы Евдокса для самой удаленной планеты — Сатурна. Такое решение позволяло сэкономить одну сферу и свести все суточные обороты небесных тел к единственному движению удаленных звезд, что выглядело вполне разумным. Однако далее, чтобы разместить в своей системе Юпитер и не менять найденного Евдоксом решения, Аристотель идет на хитрость и вводит три дополнительные сферы, вращающиеся в противоположном направлении относительно сфер Сатурна, и полностью компенсирующих его движения. Внутри этих дополнительных сфер затем размещались сферы Юпитера, которые фактически воспринимали от Перводвигателя лишь суточное вращение звезд, а влияние сфер Сатурна не ощущали.

Для всех остальных планет, а также для Солнца и Луны Аристотель поступил точно также — размещал решения Евдокса и Каллипа между промежуточными компенсирующими сферами, которые сводили бы все внешние движения, кроме суточного, к нулю. Полученная система, конечно, оказывалась весьма громоздкой, но одновременно и достаточно изящной, объединяя в едином механизме все накопленные астрономические знания греков (на самом деле далеко не все). Конечно, абсолютное совпадение периодов оборота для планетарных и компенсирующих сфер выглядело искусственной натяжкой, равно как и точное равенство скоростей вторых сфер у Солнца, Венеры и Меркурия, которые никогда не видны на небе далеко друг от друга. Но с математической точки зрения это не имело особого значения — главное, что теория работала.

На последнем моменте необходимо остановиться поподробнее. Дело в том, что для всех остальных небесных тел, кроме Сатурна, Аристотель использует полное число сфер из системы Каллиппа, включая и те, что отвечают за суточное движение, которое, однако же, далее никогда не компенсируется введением дополнительных сфер. Иными словами, суточные движения складываются по мере приближения планет к Земле: Юпитер совершает вокруг нее два оборота за сутки, Марс — три, Меркурий — четыре, Венера — пять, Солнце — шесть, а Луна — семь. Является ли данная ошибка признаком невнимательности самого Аристотеля (вообще говоря, подобная невнимательность для него нехарактерна), либо же — неточностью одного из ранних переписчиков «Метафизики», сказать невозможно.

Точных математических соотношений, которые определяли бы согласованное обращение небесного механизма, Аристотель не приводит, поскольку его интересует не астрономия как таковая, но в первую очередь — устройство мира. По этой причине, вместо таблиц и геометрических решений, даются некоторые соображения чисто эстетического характера. Так, например, говорится, что куда более «правильной» оказалась бы конструкция с равным числом сфер у каждой планеты, либо же — с постепенным равномерным увеличением числа сфер от звезд к Земле. Кроме того Аристотель отмечает, что Солнце и Луна, имея те же самые пять сфер (не считая компенсирующих), совершают меньше движений, чем некоторые планеты, что странно. Также указывалось, что самые сложные траектории описывают Меркурий, Венера и Марс, находящиеся посередине между неподвижной Землей и Перводвижителем, тогда как логичным выглядело бы постепенное упрощения движений при приближении от звезд к Земле. Поскольку Аристотель лично наблюдал, как Луна закрывает Марс, а кроме того располагал данными о том, что египтяне и вавилоняне часто наблюдали покрытия других планет, то никаких разумных объяснений он отыскать не сумел. Приводятся лишь неубедительные рассуждения о том, что Луна и Солнце испытывают менее сложное движение, поскольку они расположены ближе всего к неподвижной Земле, а Юпитер и Сатурн — из-за того, что, наоборот, расположены ближе всего к Перводвигателю, который по природе своей стремится дать всему наиболее простое движение. Еще более пространным образом объясняется тот факт, что для большого числа звезд хватило всего одной сферы, тогда как несколько оставшихся светил перемещаются с помощью множества сложно соединенных сфер: указанная неравномерность компенсируется тем, что много материи учувствует в одном движении, а мало материи — во многих движениях, и тем самым достигается симметрия.

Форма и размеры Земли у Аристотеля

Совсем иначе Аристотель рассуждает, когда говорит о форме Земли. Умозрительные и туманные аргументы уступают место вполне рациональным доводам. Сперва отмечается, что при стремлении тяжелых объектов к центру мира должен в результате образоваться достаточно правильный шар, причем даже наличие начальных неравномерностей формы будет со временем сглажено действием больших частей на меньшие. Данное объяснение хоть и основано на неверном понимании физических принципов, но, тем не менее, опирается на достаточно глубоко проработанную механическую теорию. Впрочем, далее Аристотель переходит к прямым наблюдениям и отмечает, что при лунных затмениях край земной тени всегда оказывается идеально круглым, независимо от того, как именно повернута Земля по отношению к Луне. Подобное возможно лишь в том случае, если тень отбрасывается объектом в форме шара.

Также Аристотель отмечает, что даже при относительно небольшом путешествии на север или юг картина ночного неба заметно меняется: часть звезд исчезает, зато появляются новые. Некоторые звезды, если наблюдать их в северных широтах, никогда не заходят, но если отправиться южнее, что они начнут опускаться за горизонт. Данный аргумент, как легко понять, сам по себе доказывает лишь округлость меридиана в известной грекам части мира, но вместе с предыдущим доводом составляет вполне достаточное доказательство того, что Земля без сомнений шарообразна.

Не совсем ясно, отчего Аристотель не упомянул известное любому моряку явление, заключающееся в том, что удаляющийся корабль постепенно скрывается за горизонтом: сначала корпус, а затем и мачты, что можно объяснить лишь кривизной земной поверхности. В любом случае после Аристотеля почти никто из образованных людей (кроме отдельных оригинальных мыслителей) уже не оспаривал, что Земля — шар. Насчет того, что Луна имеет такую же форму, особых сомнений у греков тоже не было, поскольку это было понятно по смене ее фаз.

Завершая астрономические рассуждения в книге «О небе», Аристотель добавляет, что Земля достаточно мала и, согласно расчетам некоторых математиков (сам он даже не попытался произвести каких-либо вычислений по этому вопросу), имеет диаметр 400 000 стадиев. Мы не знаем, кому принадлежит данная оценка размеров нашей планеты, но указанная величина почти вдвое превышает реальное значение (примерно 20 060 километров против истинных 12 742 километров). В этом отношении даже занятно, что Земля почему-то представлялась Аристотелю «небольшой».

Имеет смысл