Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова

не может быть по-другому. Чтобы тут выжить их надо иметь. А тот, у кого нет, гибнет на свалках в пустынях. Она вдруг начала рассказывать о каких-то живых и говорящих кристаллах, о Зелёном Луче, ждущем её давно. Он обещает ей освобождение от мук этого мира, зовёт туда, где никто не обижает, не убивает, не болеет и не умирает. И она уйдёт. Скоро. К неведомым никому здесь Ангелам. Антон слушал её бред и притворялся спящим. Он считал, что таким образом протекает её беременность.

Утром она смеялась и дурачилась после того, как они выпили кофе, и будто ни о чём не помнила. Лил дождь. Изумрудная стена туманилась, и панорама лесопарка была размыта. Никуда не надо было вставать. Можно было долго-долго валяться и ласкаться.

— Иди ко мне, — прошептал он, прощая её за вчерашнюю выходку, — иди, мой Лесной Ангел…

Но она резко встала, накинув пушистый халат. Во время дождей становилось прохладно. — Я должна ехать к старшей маме. Вернее, к дедушке.

— Что, прямо сейчас? — спросил он недовольно, — я тебя не повезу!

Можно было вызвать и шофёра из гаража, но не хотелось её отпускать.

— Я поеду в поезде.

— Что?! В этом грохочущем ящике? Да ты с ума сошла! Да и в чём ты поедешь? У тебя уже нет плебейской одежды. Будешь там подобна новогодней ёлке в курятнике? Сиять среди обалдевших агрессивных петухов!? Они тебя ещё и поколотят от гнева. И правильно сделают. Развели тут социальные и дичайшие контрасты! Без лохмотьев и не сунешься в эту вашу провинцию. Забыла, как тебя толкнул тот урод едва не под колёса? А ты и была-то всего лишь посветлее их, да почище. Хорошо я его шибанул, а то бы и пошёл за тобой. От злобы из вагона бы вышиб, вот какие у вас там добряки проживают!

— Он сделал это от обиды и понимания, что такие как я никогда не достанутся ему. Это было жалкое проявление чувства своей ущербности. А ты его так брякнул, что он едва жив остался.

— Жаль, что и остался. Ещё и неизвестно на ком он выместил свою ущербность.

— Вы же полу машины! Нашёл перед кем гордиться своей силой.

Разозлившись, Антон уехал в этот день в горы к Олегу и Артуру. И остался там на сутки, ночуя у Олега в отсеке. Вернувшись, он не подошёл к ней, не обнял, мстя за ссору и не обращая на неё внимания. Она ходила следом с виноватым видом.

— Я была у старшей мамы.

— Что? Всё же поехала в поезде? Никто не пихал?

— Нет. Рудольф дал мне машину с водителем.

— Ты его просила? Ты же его боишься?

— С чего и взял? Я его просто не люблю.

— А зачем тебе его любить? Он тебе кто? Разве он воспитал тебя, любил, интересовался твоей жизнью? У тебя сложный характер, и в этом виноват он. Из-за него у тебя не было нормального детства. Он виноват в том, что ты всегда грустная. Но если ты будешь распускать руки, мстя мне за чужую вину, хотя бы ещё раз… То я… Ну, ты же знаешь, что я не могу ответить тебе. Ты же девочка, хрупкая, хотя и злая.

Икринка глядела тем глубоким, пугающим его взглядом, будто из облика наивной юной девушки начинал смотреть мудрец.

— Я приехала. И никто не заметил меня. Дедушка спал пьяный. А старшая мама, когда льёт дождь, начинает страдать спиной. В её далёкой молодости что-то произошло страшное с нею. У неё травма позвоночника, и она всегда лежит и тоскливо смотрит в потолок. Не видит ничего вокруг. Цветы во время дождя закрываются, многие вянут и уже не разговаривают с ней. Я походила по пустым комнатам и уехала.

Антон прижал её к груди. Было её жалко как в тот раз в провинции. У неё же никого нет, кроме него. Вечно пьяный дед, полусумасшедшая бабушка, нелюбимый отец, которого всё равно, что и нет. — Ты боишься, что тебя, как и маму, будут звать падшей? Тебе не надо ничего бояться. Я всегда буду с тобой. Почему ты передумала идти в Храм? Я же пойду с радостью, без тайной насмешки. И платье готово, убрано давно.

— Мне не нужно разрешение их Надмирного Света, в который я не верю. Я сама буду смеяться в душе над ритуалом, который надо совершать только тогда, когда в него веришь, понимаешь? Это таинство. Но оно таково только для верующей души. Мне нет в Нём необходимости. В Их Надмирном Свете. У нас своя вера. Понимаешь?

— Какая вера? В тот Зелёный Луч, которым ты бредила?

— У нас свой Творец. Это наше Алое Лучезарное светило, наш сверхразумный резервуар, в котором и зарождаются наши души, которые воплощаются в тела на подвластных светилу планетах. Они растут там, а Звезда собирает готовый урожай зрелых душ, которыми она обогащается. Мы становимся частью Её, Материнского и Отцовского вместе, Разума, Её, Его живой Сверх Души. Так происходит везде. А Зелёный Луч, это … Вроде вашего звездолёта. Ему нельзя поклоняться. Это не совсем и техническое приспособление, потому что он живой, но он… Такое же творение, как и прочие, а не Творец.

— Это дед засорил твою голову? Ты несёшь в себе частицу, и весомую, нашего Солнца в своей генной структуре. Никакой Луч тебя не унесёт, никакой Лучезарный Творец тебя не дождётся, чтобы полакомиться твоей, как ты говоришь «зрелой душой».

— Ты ничего не понял. Кто и кем лакомится? Творец не каннибал из местных одичалых джунглей! Я только объяснила, что их Творец, Он другой. А Мой мне разрешил тебя любить. Любовь это и есть разрешение, которое Он даёт душе человека.

Антон только вздохнул, не умея вести дебаты о вере. Был бы тут тот монах, с которым дружила мама, или сама мама…

У неё уже набухала грудь, под глазами появились тени, будто это были тени от её пушистых ресниц, похожих на крылья бабочек. Ресницы тревожно вздрагивали, а глаза стали совсем прозрачными. Но сама беременность протекала без всяких осложнений. И внешне она оставалась прекрасной, и всё так же влекла к себе, с тою же силой, что и впервые. Ничего не изменилось в его отношении к ней. А что касается души, то он и не понимал, где заканчивается его душа и начинается её. Она жила в нём даже во сне.

— Почему ты никогда не показывала мне изображение твоей мамы?

— У меня их нет.

— Как это может быть?