Собрание сочинений в десяти томах. Том 2 - Юзеф Игнаций Крашевский

как еще надобно было приготовить ее, то гости имели время проглотить испытанные впечатления. Графиня играла с большой претензией, но довольно плохо, впрочем, прекрасные меланхолические звуки и необыкновенная звонкость инструмента должны были непременно понравиться всем. При этой тихой музыке Юлиан сделался еще печальнее, потому что она пробудила в нем грустное чувство…

В заключение Зени села за фортепиано, прежде чем она начала играть, родители распространились о ее таланте, триумфах и о впечатлении, какое производила она на Мендельсона-Бартольди и Мейербера… Панна играла верно, смело, отчетливо, но ни тени выражения не было в ее игре, звуки дрожали, шипели и гудели, но ничего не говорили душе.

Юлиан вспомнил игру Поли, полную искренности и чувства, не столь блестящую, но столь для него понятную и ясную.

После Erlkönig'a Шуберта, заключившего концерт, когда президент и Юлиан благодарили артистку и выражали восторг, родители подошли обнять свою дочь — и мать посадила ее около себя, чтобы она отдохнула… Между тем, Гиреевич потихоньку рассказывал о дочери чрезвычайно любопытные историйки: как она училась, как удивляла наставников, как собирала лавры еще в эпоху гамм и экзерциций, какие сочиняет теперь вариации и фантазии.

Президент слушал все это с большим вниманием. Юлиан, видимо, скучал: его мысль блуждала далеко, даже смешные причуды здешнего дома не развлекали его, потому что он не имел охоты наблюдать за ними… Юлиан с нетерпением ждал минуты отъезда в Карлин, вечер приближался, но хозяин почти ничего не показал им: столько предметов оставалось еще для обзора!.. Сад и в нем необыкновенный пруд с тяжелыми испарениями, принимаемыми за минеральные, два дерева, сросшиеся между собою ветвями, цветы в оранжерее, теплица с ананасами, часовня, конюшни и т. п. Президент, однако, не остался и дал слово подробнее обозреть все редкости в следующий визит. Когда они выехали из Ситкова, президент разразился спазматическим хохотом… Юлиан сидел, точно убитый.

— Как? Даже и они не развеселили тебя?

— Ужасно надоели…

— А панна?

— Может стать рядом с индийской куклой.

— Но ведь она хороша собою?..

— Не совсем дурна.

— А миллионы?

Юлиан ничего не сказал в ответ, и путешественники в мрачном молчании поздно возвратились в Карлин.

— Не думаю, чтобы устроилось дело, — бормотал про себя президент. — Эти люди слишком смешны и причудливы для Юлиана… ему нужно бы родню в другом роде, но где мы найдем миллионы Гиреевичей?.. Можно бы и поскучать немного ради денег.

* * *

Мы почти забыли Алексея, но что нового можно сказать о нем? Вся жизнь его сосредоточивалась в сердце и вращалась около одного чувства: он постоянно все более и более любил Анну и с каждым днем становился печальнее. Он должен был перед всеми, даже перед самим собою, скрывать свою любовь, как тайну или преступление, и лишенный всякой надежды только молился своему идеалу. Бедное человеческое сердце!.. Кто-то удачно выразился, что в каждой любви заключается частица ненависти, по крайней мере, положительно можно сказать, что к любви непременно примешивается какая-то досада и почти гнев: человек не может подчиниться без борьбы и склонить голову, не вздохнув о своей участи. Так и Алексей в печальные минуты одиночества, не видя Анны и увлеченный мечтами, часто искал в ней недостатков и пятен, разочаровывался мнимыми ее несовершенствами, но один взгляд девушки сразу уничтожал подобные замыслы. Алексей не мог упрекать Анну за то, что она не любила его, потому что считал себя слишком низким в сравнении с нею, даже недостойным ее взгляда, но обвинял ее за то, что она никого не любила, что в ней не обнаруживалось потребности сильнейшей привязанности, что, спокойно проводя жизнь, она никогда не простирала своих взоров за пределы того, что окружало ее.

Алексей старался найти в ней какую-нибудь слабую, нехорошую сторону, чтобы перестать любить ее, но вместо того привязанность его возрастала с каждым днем, он почти сходил с ума от страсти и должен был казаться равнодушным, боясь, чтобы не выгнали его из рая. Он готов был на величайшие жертвы, только бы остаться у дверей Анны, слышать ее голос, видеть улыбку, иногда схватить ее слово и дышать воздухом, напоенным ее дыханием… Таким образом прикованный к своему идеалу, он жестоко страдал, хотя никогда и никому ни единым словом не жаловался на судьбу свою.

Это страдание начало постепенно отражаться на лице, во всей фигуре, в жестах и даже в образе мыслей молодого человека. Алексей потерял выражение независимости, гордости, спокойствия, веселья. Глаза у него потускнели, все черты лица стали мрачнее. Он трудился по-прежнему, но труды уже не утешали его, потому что он не видел перед собою цели… Каждый раз, как он приезжал в Жербы, мать все печальнее и печальнее глядела на него, качала головой, замечала в сыне развитие какой-то загадочной болезни, чувствовала, что ее дитяти худо и тяжело жить в Карлине, иногда уговаривала его возвратиться домой, но Алексей печально улыбался и молчал. Не видя средств поправить дело, мать обратилась наконец к графу Юноше.

— Пане граф! — сказала она ему. — Я имею к вам большую просьбу… помогите мне спасти Алексея… Напрасно я старалась удалить его от Карлинских, он не послушался меня и попал в западню… Не могу понять, что с ним делается, но вижу, что он сохнет… Спасите меня и его… присоветуйте, что мне делать, как вырвать его оттуда?

Юноша покачал толовою и отвечал:

— Теперь уж я не очень люблю посещать салоны, потому что там будут смотреть на меня, как на диво… А следовало бы сходить туда и собственными глазами посмотреть, как живет там сын ваш. Он постоянно твердит, что ему хорошо, но я знаю, как бывает бедняку у панов. Теперь вы уж не ждите от него утешения: если он и расстанется с Карлином, то всегда будет тосковать о нем… Уж не влюбился ли он там?..

— Да в кого? — подхватила мать. — Конечно, не в панну Анну, ведь он не сумасшедший, чтобы осмелиться поднять на нее глаза свои… А если бы влюбился в другую, в Аполлонию, так тогда отчаиваться нечего, потому что она бедная девушка, следовательно, ровня ему.

— Почем знать, что там происходит? — сказал Юноша. — Вы не знаете, что скрывается иногда под масками их равнодушия и приличия… а я живал в салонах и хорошо знаю подобные вещи.

Дробицкая перекрестилась от страха…

— Но что могло случиться с ним? — воскликнула она. — Он похудел, опустил крылья, стал бледен и задумчив, вздыхает, а если иногда скажешь ему, чтобы он оставил этот Карлин, так точно обваришь его кипятком… Для