Возвращение из Трапезунда - Кир Булычев

— Поедешь туда инкогнито. Отвезешь мое письмо вдовствующей императрице. Оно никому не должно попасть в руки. Только императрице. От этого зависит судьба России, которая тебе, Коля, не должна быть безразлична.

— Когда выезжать? — Коля поднялся.

— Немедленно.

* * *

Коля добрался до Ай-Тодора с ветерком; на штабном моторе. Шоффэр, немолодой матрос Ефимыч, был неразговорчив. Когда за Байдарскими воротами дорогу впереди перегородило овечье стадо и пришлось простоять минут пять на людной дороге, шоффэр откинул полу бушлата, расстегнул деревянную кобуру «маузера» и так сидел — рука на рукояти. Видно, имел приказ охранять пассажира.

За Байдарскими воротами поехали вниз, из тумана и холода, спускавшегося с гор, в весеннюю теплынь моря. Проехали Симеиз, и Коля вспомнил далекое лето, Лидочку — милую, смышленую ялтинскую девочку, ставшую спутницей несчастного Андрюши. Коле было искренне жалко Андрея — ничего против него он, разумеется, не имел и, сложись обстоятельства иначе, рад бы отдать руку за своего товарища. Впрочем, он ничего плохого Андрею и не сделал — тому не стоило суетиться и слушаться Ахмета. Ахмет… вот еще одна потеря. Где он? В Стамбуле?

Дворец императрицы в Ай-Тодоре, который она делила со своим племянником Александром Михайловичем, был скромен, и густая растительность тем более скрадывала его размеры. Коля хлопнул себя по груди, проверяя, на месте ли письмо. Он делал это уже сотый раз за дорогу, и грудь немного побаливала. Потом поправил синие очки — как у слепого. Это он сам придумал, чтобы его случайно не узнали по дороге. Автомобиль проехал открытые ворота, остановился у подъезда. Шоффэр поднялся по ступенькам и позвонил в звонок. Дверь долго не открывали.

Сидя в автомобиле, Коля достал из коробки на сиденье фуражку, надел ее вместо кепи, что было на нем для конспирации, снял синие очки, положил их во внутренний карман.

Дверь во дворец открылась — пожилой лакей в красной, обшитой желтым басоном ливрее высунулся из нее, испуганно спросил:

— Вам чего?

— Господин офицер от командующего флотом к императрице! — отрапортовал шоффэр неожиданно громко и четко. Коля и не подозревал, что у него такой голос.

— Ну и слава Богу, — сказал лакей. — Пускай господин офицер внизу подождут.

Он приоткрыл дверь шире, чтобы разглядеть автомобиль и Колю в нем. Вид его удовлетворил, дверь раскрылась еще шире, и лакей стал виден весь. На нем были черные штиблеты и белые чулки.

Коля, думая, что на него смотрят из окон, легко и изящно выскочил из авто и прошел к двери, на ходу расстегивая львиные головы — застежку черного плаща.

Он передал плащ лакею — бакенбарды висели у того по щекам, как брыли дога. Лакей аккуратно подхватил плащ, но так и остался с ним в руках, словно забыл, что надо делать дальше.

В прихожей было холодно, не топили, и сыро. По лестнице спустилась горничная в белом передничке и наколке.

— Я слышала, слышала, Жан, — отмахнулась она, видя, что лакей хочет объяснить. — Пойдемте за мной, господин офицер.

Горничная была миниатюрная, точеная и очень чистенькая. Коля подумал, как она изящна и изысканна в постели.

— Вы надолго? — спросила горничная. Такие вопросы горничные не задают, но если ты так хороша, к тому же служишь императрице…

— Я сегодня же уеду, — сказал Коля. — Но думаю, скоро вернусь.

— Возвращайтесь, — сказала горничная. — У нас совсем мужчин не осталось. Вы не представляете, как все разбегаются. Даже смешно.

Продолжая говорить, горничная, не стучась, вошла в библиотеку, где в кресле, колени накрыты пледом, сидела императрица. Оттого, что шкафы с книгами были столь высоки, а императрица столь ушла в мякоть кресла, чтобы сохранить тепло, она казалась маленькой и беспомощной. И сознание того, что перед ним сама российская императрица, жена и мать императоров, наполнило Колю сознанием важности собственной жизненной миссии, и он почувствовал, что глубоко, до слез, растроган этим моментом.

— Наташа, — сказала Мария Федоровна с акцентом, — так не хорошо разговаривать с молодыми офицерами.

— Других нету, Мария Федоровна, — сказала Наташа, в ответе не было нарочитой наглости — была фамильярность, которую позволяют себе верные слуги. — Господину офицеру от моего разговора веселее. Ему здесь не оставаться, ему на фронт, под пули.

— Я с посланием от командующего флотом, Ваше Величество, — сказал Коля.

— Оставь нас, Наташа, — сказала императрица горничной.

Наташа тут же вышла из комнаты, не выказывая обиды или спеси. Игра есть игра. Так же выходит из комнаты изгнанная хозяином собака, зная, как опасно испытывать хозяйское терпение.

— Я вас слушаю, поручик, — сказала Мария Федоровна, не зная разницы между чинами морскими и сухопутными.

— Разрешите передать вам письмо от вице-адмирала Колчака. — На маленьком овальном столике у локтя, где лежали французские книжки, вязанье и какие-то женские предметы, государыня отыскала костяной ножик для бумаги, вскрыла конверт и, надев очки, принялась читать, с трудом разбирая почерк. Потом отложила конверт и подняла голову. Коля увидел, что ее щеки покраснели.

— Господин поручик, — сказала она, — отправитель этого письма просит передать ответ вам на словах. Мой ответ будет таков: я готова вступить в отношения с господином адмиралом, о котором имею весьма высокое мнение. Что касается присутствующих… Александр Васильевич упомянул Николая Николаевича. Разумеется, его кандидатура бесспорна. Если Петр Николаевич в имении, я пошлю человека — пускай он будет…

Императрица задумалась.

Дверь дернулась, открылась, ворвался ветер, возникший от слишком быстрого движения одетого в адмиральский мундир, средних лет подтянутого человека с правильным приятным лицом.

— Этот господин полагает, — воскликнул он с порога, не видя Колю, — что грузовик и мотор ему нужны для освобождения народа от нашей с тобой власти? Ничего подобного! Он будет на них перевозить вино!

— Мой дорогой, — сказала императрица по-французски, — разреши тебе представить господина поручика…

— Берестов! — сказал Коля. Получилось громко. — Берестов Андрей Сергеевич, к вашим услугам.

— Очень приятно. Александр Михайлович, — сказал племянник императрицы. — Вы не сын покойного Сергея Серафимовича?

— Нет, — твердо сказала императрица. — У меня идеальная память на лица. Наш гость — не пасынок Сергея Серафимовича.

— Я знаю, о ком вы говорите, — поспешил с ответом Коля. — Но я слышал, что он погиб.

— Невероятная трагедия, — сказала императрица. — Это была такая милая семья.

— Скажите, мичман, — обратился к нему Александр Михайлович, — вы не в Севастополе служите?

— Так точно, Ваше Высочество, — сказал Коля, ощущая, как приятно во рту складываются слова — величество, высочество… как естественны они в разговоре.