Из Америки - с любовью - Андрей Уланов

Я осторожно качнул штурвал вперед, и послушная машина, лязгнув гусеницами, сорвалась с места.

Йо-хо-хо, господа янкесы. Кадриль начинается!

«Эрроу» разгоняется быстро. Десять… пятнадцать миль в час… Стрелка спидометра лихорадочно плясала перед глазами. Двадцать… В первый грузовик мы врубились на двадцати двух.

Если бы у меня было время поразмышлять, я бы позавидовал танкистам – они такое испытывают чаще. Нет, не сумасшедший толчок, едва не приложивший меня об пульт, а пьянящее чувство власти над мощной машиной, которая, кажется, сама нашептывает тебе сквозь рев мотора: «Дави-ить!»

И мы давили. Мы били, толкали, таранили, расшвыривали эти несчастные грузовики – пся крев, да мы на них плясали. Если там осталась хоть одна неискореженная груда металла – значит, я ее просто в азарте не заметил.

Вырвался я оттуда только после того, как в люке начало явственно припахивать бензином из разбитых баков. Два десятка грузовиков, наверняка заправленных под завязку, – это вам, господа, не рыбий жир на блюдечке. Если полыхнет… А я уж позабочусь, чтобы полыхнуло обязательно.

Но сначала… Я сдал назад и, крутанувшись, остановился в сотне метров перед боксами. Техники оттуда, естественно, уже повыскакивали и сейчас, поразевав пасти, наблюдали за взбесившимся броневиком. Вот и отлично, вот и стойте так, ребята, главное, на линию огня не лезьте! Мне Щербаков что наказывал – без лишних жертв.

Теперь быстро, быстро… Я перебрался в кресло командира, переключил рычажок на «бронебойные» и плавно навел риски прицела на тупую морду первого броневика. Чуть помедлил, сам не знаю зачем, и надавил гашетку.

Очередь прозвучала неожиданно громко. Да и снопы огня, вырвавшиеся из рассекателя «эрликона», впечатляли. От броневика только клочья полетели. Так-то, господа. 20-миллиметровый бронебойный – это вам не какие-нибудь хухры-мухры, Он, между прочим, 35 миллиметров стандартной английской брони прошивает. А у вас ее сколько?

Следующий броневик от очереди осел и начал окутываться дымом.

В этот момент опомнившиеся наконец техи сыпанули прочь, и я смог спокойно, уже не опасаясь кого-нибудь задеть, вытянуть вдоль оставшихся «гробов» хорошей, длинной, в полукладки трассой. После чего развернул башню и прошил напоследок свалку на месте бывших грузовиков, тоже не коротко, снарядами двадцатью. Щедро? А мне для вас, господа, не жалко!

И только сейчас над базой разнесся заунывный вой сирены.

Совсем охамели эти штатники. У них больше минуты форменная война идет, а они только сейчас тревогу объявляют. Наши их на Аляске уже застали один раз в сортире… со спущенными штанами. Да, видно, не пошла наука впрок.

Я пронесся мимо бывших грузовиков – там уже что-то начинало разгораться, хотя пока слабо, – вырулил примерно на середину плаца. Из казарм справа и слева горохом сыпали полураздетые комитетчики, большинство с оружием. Спали они с ним в обнимку, что ли? Стрелять пока, правда, кроме меня, еще никто не начинал. Ничего, господа, сейчас начнете! Поводов я вам предоставлю сколько угодно.

«Эрроу» лихо вырулил на середину плаца и уж было начал разворачиваться, когда в глаза мне ударил ослепительный свет, а прямо перед броневиком вздыбились такие знакомые фонтанчики земли.

Вышки, пся крев! Опомнился кто-то.

Это мне сильно не понравилось. На свои «Эрроу» господа лимонники навешивают дополнительные бронелисты, что снижает скорость – не намного, – зато резко повышает выживаемость. Однако на моем ничего такого не было – то ли британцы не дали, то ли комитетчики поскупились, а проверять, пробьют ли пули штатовского станкача кольчугалюминиевую броню, как-то не хотелось. Наши, сколько мне мнилось, пробивали.

Рывок назад, вправо, вперед – и длинная очередь разрывными.

Я-то просто хотел попортить этому янкесу нервы, но эффект превзошел самые смелые ожидания. Стальной поток просто-напросто срубил две опоры вышки, и она с диким скрежетом завалилась набок. Прожектор погас.

Этот неожиданный успех ошеломил меня, пожалуй, не меньше, чем комитетчиков, только я опомнился быстрее и, развернувшись, проделал аналогичную процедуру со второй башней. Не знаю, спилило ее или нет, но прожектор погас почти моментально – наверно, снарядом перерубило кабель. Третий прожектор часовой вырубил сам, без подсказок с моей стороны. На базе воцарилась темнота.

Это мне и было нужно. Я не торопясь развернулся, заглянул в башню проверить прицел у пушки и выпустил короткую очередь по казарме слева – с таким расчетом, чтобы столпившиеся комитетчики почувствовали свист снарядов над головой и услышали, как дробится кирпич. Крутанулся и повторил то же самое с казармой справа.

Вот теперь они ответили. Сначала неуверенно, потом все чаще и чаще. Несколько пуль, похоже, «галки», тупым лязгом шлепнулись о корпус, что-то звонко срикошетировало от башни. Я вдавил педаль, и «Эрроу» выскочил с линии огня, а оставшиеся господа комитетчики узрели своих товарищей, азартно палящих в них с противоположной стороны плаца.

Обогнув по широкой дуге правую казарму, мой броневик с разгона снес изгородь и вырвался наружу. Проделал то же самое в обратном направлении, крутанулся на ней пару раз… А вот этот победный танец, похоже, исполнять не стоило – пришлось метров пятьдесят тащиться вдоль забора, парируя штурвалом плохую прокрутку левой гусеницы. Наконец она прожевала все, что в нее угодило, и «Эрроу» снова понесся в ночь.

Приближаясь к противоположному концу базы, я поймал себя на мысли, что почти влюбился в эту машину. И, ей-богу, она отвечала мне… ну, наверное, взаимностью. На какой-то миг я даже почувствовал себя предателем из-за того, что собирался совершить.

В этом конце базы строений почти не было. Только два полукруглых ангара метрах в трехстах друг от друга – разнести их еще больше просто не хватило места. Горючка и боеприпасы.

Теперь – переключатель на середину, смешанная подача, и до упора, до, как говорили у нас, железки – в склад боезапаса.

«Эрроу» затрясся, словно в лихорадке. Гильзы беспрерывным дождем сыпались из башни и устилали пол отсека звонким, остро пахнущим ковром. Я уже решил, что вот-вот оглохну, когда очередь наконец оборвалась.

Броневик носом – на горючку. Штурвал – в нейтралку. Я выполз из креслица. Ракетницу за пояс, винтовку в руки, педаль заклинить; от толчка я поскользнулся на гильзах, полетел на пол – к счастью, на тех же гильзах меня прокатило прямо к кормовому люку, так что осталось только вцепиться в рукоятку и вывалиться наружу, пока еще броневик не набрал достаточно скорости.

Ты уж извини меня, машинка. Ты мне понравилась, ей же богу, ну уж так судьба распорядилась. Впрочем, боевой машине и не стоит дожидаться пресса. Зато твоя гибель будет впечатляющей. Местные ее надолго запомнят, это я тебе обещаю.

Разгон был набран такой, что ворота ангара броневик снес, словно хлипкие доски. Я уж было испугался, что сейчас он пройдет этот склад насквозь – бегай потом, лови его в холмах за базой. Но, очевидно, склад не пустовал – где-то в глубине «Эрроу» все же застрял, продолжая, впрочем, обиженно грохотать.