Исправительная академия (Оболенский, том 1 и том 2) - Алекс Хай

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. Я могу убить тебя, и сделать это крайне мучительно.

— Тогда я могу унести свои тайны в могилу, — осклабился Каменев. — Или же мы договоримся о честном обмене: вы оставите мне жизнь, а я расскажу то, что знаю. И мы разойдемся.

Жизнь? Глыбе?

Только если сдать ему лично в руки Самойлову или кому-то проверенному из «Десятки». Жаль, я не знал, насколько этот бастард был дорог князю Горчакову. Если сиятельный батя прикипел к ублюдку сердцем, то мог поднять самые высокие связи, чтобы его освободить. А я этого не хотел.

С другой стороны, где гарантия, что Глыбу к этому моменту не прикончат свои же? Я мог отпустить его, но как долго бы он прожил после этого?

— Допустим, договорились.

Глыба усмехнулся.

— Э, нет, ваше сиятельство, — он покачал головой. — Я чую в ваших словах ложь…

— Потому что я не хочу тебя отпускать.

— Но вы уж разберитесь с собой, а то часики тикают…

Вместо ответа я схватил его правую руку, зажал в районе локтя коленом, а свободной надавил, создав рычаг. Кость треснула. Глыба взвыл.

— Не стоит сбрасывать со счетов старые добрые пытки, — улыбнулся я. — В человеческом организме более двух сотен костей, и, поверь, достаточно переломать хотя бы десятую часть от этого количества, чтобы ты запел соловьем. Мне хватит изобретательности и сил сделать это.

Глыба широко улыбнулся, и я увидел, что его рот был наполнен кровью.

— А хватит ли времени? — кашлянул он, обрызгав меня.

— Давай попробуем.

Пальцев было десять, но я экономил время и сломал ему сразу безымянный и средний на левой руке. Глыба дернулся, попытался сдержать рвавшийся из утробы крик, но не смог. Все-таки заорал, а я слишком поздно задумался о том, чтобы засунуть ему какой-нибудь кляп в рот.

— Итак? — я склонился над ним. — Новая сделка. Я просто смогу убить тебя быстро.

— А я не собирась умирать.

Еще два пальца. Меня это начинало утомлять. Крепкий парень. Вяземский на его месте уже после первого перелома наверняка сдал бы мне даже мать родную.

— Ладно, — наконец Глыба перестал хватать ртом воздух, отдышался и чуть приподнялся, сплюнув кровь в сторону. — Ладно. Подожди…те.

— Ну?

— Беклешев… Я знаю, что он берет деньги у нескольких благотворителей, и они идут не на нужды колонии. Через Беклешева деньги просто проводят. Но на самом деле они идут на другие нужды. Благотворительность не облагается налогами, эти отчисления не проверяют…

— То есть деньги отмывают?

— Отмывают? — улыбнулся Глыба. — Интересная формулировка. Называйте как хотите. Я просто знаю, что некоторые люди, что числятся в списке крупных меценатов, переводят деньги Изваре, но они оседают в другом месте. Беклешев… Он как-то их обналичивает и направляет другим.

— Кому?

— Я не знаю имени. Точнее, у них всех там ненастоящие имена. Библейские.

— Лазарь?

Каменев удивленно моргнул.

— Это имя я слышал. Но нет, здесь другой. Захария. Он одаренный. Но настоящего имени я не знаю. Мне кажется, он не из Петербурга. Говор у него… словно с акцентом. Но не совсем иностранный. Словно он просто из другого региона.

Вот и ниточка нашлась. Значит, Извара использовалась Лазарем для отмывания денег. Логично — счета нужно хранить в чистоте, а благотворительность — действительно удобная ширма для слива финансов.

— Кто из меценатов спонсирует отмывание?

— Я не видел точных списков. Просто подслушал разговор Беклешева, телефонный… Он звонил Григорьеву. Еще Емельянов… Назаров… Данилова…

Я судорожно перебирал эти фамилии в голове. Из одаренных вроде только Григорьевы. Остальные — бывшие купцы, а ныне предприниматели из высшего простолюдинского сословия. Богатые, даже с дворянским титулом, но без дара. И зачем им все это? Впрочем, понять бы, на кой черт все это и Лазарю с его масонской, блин, ложей.

— Что еще?

Глыба потер раненую руку.

— А что нужно?

— Какие поручения тебе давали?

— Я выбирал людей. Сначала только я приглядывал, потом обзавелся свитой. Мы работали внутри колонии. Смотрели на воспитанников, отбирали по спущенным Беклешевым качествам… Потом составляли списки.

— Списки на что?

— На работу на дальних фермах, — улыбнулся бастард. — Но их отправляли не на ферму, это я точно знаю.

— А куда?

— На завод. Там, внизу, есть рабочее помещение. Там отобранных… обучали.

Я нервно проглотил слюну. Значит, даже Митя был прав — не в этих рассказах о призраках, конечно. Но бункер точно был. И вот для чего его использовали. А ведь это здорово смахивало на схему на острове. Тоже подземный блок, в который не было ходу «непосвященным». Только здесь работа велась с неодаренными.

— Чему там обучают?

— Не знаю, — покачал головой бастард. — Это не мое дело. Там всем заправлял Захария, а там, где начинаются его полномочия, заканчиваются полномочия всех прочих. Полагаю, Беклешев выводил деньги для него. Чтобы там все устроить… Больше я ничего не знаю, господин Оболенский. Я уже наговорил вам на три пули в свое голове. Отпустите меня, и я смогу скрыться, пока они заняты вашей поимкой.

Я покачал головой.

— Не могу. Ты нужен. Не мне — а тем, кто прижмет хвост этим Захарии, Лазарю и всему их Ветхому Завету.

— Жаль. В какой-то момент я вам поверил.

Потому что в какой-то момент я сам не верил, что смогу его прикончить. И сейчас не хотелось. Но Глыба был важным свидетелем. Он мог рассказать все это под протокол, помочь в опознании, да и вообще вскрыть много схем. Нет, нельзя его отпускать. Но что с ним делать? И как мне выбраться из леса с такой обузой?

— Поднимайся, — я выпрямился сам и подал ему руку. — Пойдешь со мной.

Глыба приподнял рассеченную бровь.

— Прошу прощения?

— Ты у меня как чемодан без ручки, Глыба. Тащить будет тяжело, но и бросить нельзя. Ноги у тебя целы, так что пойдешь со мной к машине. Я сдам тебя службе, а там пусть решают твою судьбу.

Тьма во мне верещала, выла и умоляла выпить его дар сейчас. Бросить его, высушить до дна и спасаться самому. И я с трудом подавил ее вопли в свое голове. Нет, так будет неправильно. Так нельзя. В первую очередь, для дела. Нужен свидетель, а Глыба за столько лет видел многое. Тьма, заткнись. Потом кого-нибудь сожрем.

Пришлось подхватить и встряхнуть Каменева, чтобы он смог подняться — переломы не позволяли нормально за меня ухватиться.

— Все, идем, — сказал я. — Я помню дорогу.

Глыба смерил меня недоверчивым взглядом.

— Странно. Вы ведь не хотели оставлять мне жизнь. Я чувствовал