Триумф солнца - Уилбур Смит

– Пришел Али Вади и увел ее, – ответили рабыни. – Сказал, что должен доставить ее в покои Махди.

– Не рановато ли для мужских забав? – усомнилась Назира.

– Он болен. Али Вади сказал, что он смертельно болен, поскольку недавно заразился холерой. Они знают, что аль-Джамаль спасла свою сестру аль-Захру и многих других людей от этой страшной болезни, и послали за ней, чтобы она помогла святейшему.

Как только весть о болезни Махди распространилась по зенане, отовсюду послышались вопли отчаяния, женские причитания и молитвы за его здоровье.

Добравшись до пустыни, Осман отпустил поводья и слегка пришпорил аль-Бека, пустив его в тройной аллюр – самый легкий бег как для лошади, так и для всадника. Свита эмира последовала его примеру и тоже перешла на аллюр – чуть быстрее рыси, но медленнее легкого галопа.

Пенрод едва поспевал за лошадью. Они повернули на юг и какое-то время ехали вдоль реки, где жара была не столь ощутима. Вскоре они въехали в селение аль-Малака, жители которого высыпали на дорогу и радостно приветствовали эмира и его свиту, умоляя оказать им великую честь – сделать привал и немного освежиться. Если бы Осман действительно хотел поохотиться, то ни за что не стал бы терять время на посиделки с деревенскими жителями. Но зная, что пленник не выдержит долго без воды и отдыха, решил дать ему передышку. Одежда Пенрода пропиталась потом, а ступни покрылись кровавыми ссадинами от острых камней и колючего кустарника.

Пока Осман сидел под деревом в самом центре деревни и обсуждал охоту на газелей в этих краях, аль-Нур, поняв истинные намерения хозяина, позволил Пенроду присесть на землю и выпить воды из бурдюка. Увидев это, Осман кивнул ему в знак одобрения. А когда он наконец встал и приказал продолжить путь, Пенрод почти полностью восстановил свои силы. Он ухватился за стремя и побежал за лошадью, хотя плечо еще не зажило и давало о себе знать.

Через час они снова остановились, и Осман пристально вгляделся в горизонт в надежде отыскать стадо диких газелей. Аль-Нур тем временем снова напоил Пенрода и даже позволил ему присесть на корточки, давая ногам отдых. Пенрод опустил голову на руки, стараясь восстановить дыхание. На этот раз перерыв был очень коротким, и Осман вновь погнал лошадь по бескрайней пустыне. Весь день они колесили по песчаным дюнам и голым равнинам, изредка останавливаясь, чтобы утолить жажду и размять ноги.

За час до захода солнца они вернулись в Омдурман. Лошади перешли на шаг, а Пенрод с трудом плелся позади, держась за натянутую веревку. Несколько раз он терял равновесие и падал в грязь, и тогда аль-Нур притормаживал лошадь, давая ему возможность подняться. Когда они наконец въехали во внутренний двор и всадники спешились, Пенрод с трудом держался на ногах. Покачиваясь из стороны в сторону, он посмотрел на свои окровавленные ступни. Сил едва хватало, чтобы не свалиться на землю.

– Ты разочаровал меня, Абд, – повернулся к нему Осман. – Я так надеялся, что ты найдешь мне в пустыне стадо газелей, а ты, кажется, с большим удовольствием искал навозных жуков.

Аггагиры громко расхохотались над шуткой эмира, а аль-Нур произнес:

– Навозный жук – более удачное прозвище для него, чем Абд.

– Так тому и быть, – согласился Осман. – Отныне все должны называть его Джиз, то есть раб, превратившийся в навозного жука.

Осман повернулся, чтобы пойти в свою половину, но в этот момент из дома выбежал один из его рабов и распростерся перед ним.

– Всемогущий эмир! Любимец Аллаха и его верный пророк Божественный Махди серьезно болен и требует, чтобы вы немедленно приехали к нему.

Осман снова запрыгнул в седло и галопом помчался по улицам города.

Тюремщики потащили Пенрода и приковали к металлическому стержню, но прежде чем выйти, один из них злорадно ухмыльнулся:

– Ну как, у тебя еще остались силы атаковать нашего эмира?

– Нет, – прошептал Пенрод, – но вполне возможно, я еще сумею оторвать башку одному из его цыплят. – Он показал охраннику свои руки. Тот захлопнул дверь и быстро запер ее на замок.

В пределах досягаемости на своем обычном месте стояли три больших кувшина с водой и столько еды, что по сравнению с прошлыми днями это показалось Пенроду настоящим банкетом. Более того, еда не валялась на грязном полу, как прежде, а лежала на большом блюде. Пенрод так устал, что, казалось, не найдет в себе сил жевать, но заставил себя это сделать, чтобы выжить. На блюде лежала половина зажаренной бараньей ноги, ломоть твердого сыра, несколько фиников и другие фрукты. С трудом пережевывая пищу, Пенрод размышлял, кто приказал накрыть ему такой роскошный стол и мог ли это быть Осман Аталан. Если это действительно так, то какую игру он затеял на сей раз? На следующий день они позволили ему отдохнуть, но потом снова разбудили на рассвете.

– Вставай, Абд-Джиз! Эмир приносит свои извинения, что не может сегодня охотиться на газелей. Он сейчас занят важными делами во дворце Махди, так что отправишься с его верным аггагиром аль-Нуром. – Прежде чем снять цепи, охранники привязали ему на шею веревку.

Ноги Пенрода были изранены до такой степени, что даже стоять на них было невозможно, но вскоре боль утихла. Они объехали пустыню на многие мили вокруг, но так и не нашли ни одной газели. К вечеру ногти на ногах Пенрода посинели от крови.

С тех пор охота стала для него обычным занятием. Его выводили каждый день, хотя эмир при этом не присутствовал. Аль-Нур гонял его по пустыне, но никаких охотничьих трофеев они так и не добыли. Ногти уже давно сошли с израненных пальцев, а ступни покрылись толстой кожей. Первые несколько недель его страшила мысль о возможном заражении крови и гангрене, но, к счастью, все обошлось.

С началом новой луны и наступлением Рамадана ступни задубели до такой степени, что уже не боялись острых камней и колючих кустарников. Пенрод стал похож на пустынного араба, поджарого, физически выносливого, с густой бородой на потемневшем от солнца лице.

Капитан не видел Османа Аталана со дня их первой охоты, а на третий день Рамадана они узнали потрясшую их новость. Вернувшись из пустыни, аль-Нур на окраине города остановил лошадь и прислушался. Из центра Омдурмана доносился тревожный барабанный бой и заунывные звуки омбейи. Но это были не бравурные звуки военных гимнов или победных шествий, а что-то другое, больше напоминавшее погребальный обряд. Затем они услышали оружейные залпы.

– Что-то случилось, – сказал аль-Нур.

В этот момент к ним галопом подъехал всадник, в котором они узнали одного из аггагиров Османа Аталана.

– Горе нам! – закричал он издалека. – Наш отец покинул нас! Он умер! Горе нам всем!

– Кто умер? – всполошился аль-Нур. – Эмир? Осман Аталан?

– Нет, умер святейший и любимый Аллахом пророк, свет нашей жизни, Мухаммед Махди. Он ушел от нас, кинув на произвол судьбы, как несчастных сирот, оставшихся без родимого отца.

В течение нескольких недель приближенные сидели у постели больного Махди во главе с халифом Абдуллахи – ашраф,[16]его братья, дяди и кузены, а также эмиры самых крупных племен – джаалин, хадендова, беджа и других. У Махди не было сыновей, поэтому в случае его смерти неизбежно вставал вопрос о наследнике, который до последнего момента оставался нерешенным. Из всех приближенных у его изголовья находились только две женщины, сидевшие в дальнем углу покоев с закрытыми черной вуалью лицами. Одной из них была его первая жена Айша, а второй – любимая наложница аль-Джамаль, оказавшаяся к тому же опытной знахаркой, которая всеми силами пыталась помочь Махди. Эти две женщины вынесли на себе все тяготы по уходу за безнадежно больным.