Невеста - Карина Демина

— Остановись, глупая девочка! Разве тебе мало было боли?

Боль?

Я буду помнить о ней, но… не только о ней.

Еще о солнце, которое пробивается сквозь полог листвы. И о запахе хвои. О весне с ее первыми дождями. О грозах и молниях.

О родниках.

О настоящем, живом вереске, запах которого дурманит. Пчелах… жаворонке, гадюке, и что там еще было? О травинке, щекочущей нос. О светлых, почти бесцветных глазах, которые научились видеть.

Обо всем, что было, и еще о том, что могло бы быть.

А боль… не такая высокая цена.

Я бегу по колючему вереску, по камням и туману, боясь одного: не успеть.

Остаться?

Нет. Я не могу бросить своего пса. Он не заслужил такого. И когда туман вдруг рвется, я падаю… падать больно, особенно спиной. И вдох сделать получается не сразу. Воздух горячий, жаркий, но я дышу. Снова. Дышу и любуюсь чудовищным зверем, что склонился надо мной. Погладила бы, если б смогла руку поднять.

Холодный нос упирается в щеку.

— Оден…

Хрипит. Сипит. Голос сорвал, бестолочь этакая… и смотрит так, что я все-таки реву… не надо слезы слизывать.

Они от счастья.

Вернуться просто.

Остаться — куда сложнее.

Я спала. И снова спала… и все время, кажется, спала, просыпаясь лишь для того, чтобы поесть. И всякий раз рядом был Оден. Иногда — Брокк, но и тогда Оден держался поблизости. Он выходил за дверь, но дверь оставалась приоткрытой, и я чувствовала болезненное нервное внимание.

— Он просто за тебя боится, — сказал мой брат на ухо и добавил: — Скоро мы уедем.

Куда? И зачем?

— Домой. Остальное он сам тебе скажет. — Брат больше не носил перчатку, не то перестал стыдиться своего нечаянного уродства, не то просто забывал. — Его уже дважды приглашали к королю. Третьего отказа тот не примет.

Какого отказа?

Брокк отводит взгляд. Он знает ответ, но тот ему не по вкусу.

— Вы теперь не равны.

Мы никогда не были равны, но… на моей руке, лежащей поверх одеяла, бессильной, больше нет стального браслета. Стоит ли искать иную причину его исчезновения помимо очевидной?

— Вы поговорите, — Брокк касается запястья, будто пытаясь утешить, — а потом ты примешь решение.

То, о котором упоминала Мать-жрица?

Я его уже приняла.

Но ответить не успеваю, вновь проваливаюсь в вязкий сон. Но даже сквозь него ощущаю близость Одена. Он бродит по комнате, останавливается у окна. Шторы всегда задернуты плотно, они не хотят, чтобы мне мешал дневной свет. Иногда Оден присаживается в кресло, но и эта неподвижность не имеет ничего общего с отдыхом.

Он зол.

И почти на грани, пусть и сдерживает себя.

— Эйо… — Его голос еще сохранил хрипотцу. А первое время Оден вовсе не мог разговаривать. И выглядел так, будто и вправду туда спускался… или так оно и было?

Лучше не думать.

— Эйо… — Он ложится рядом и обнимает, гладит шею, плечи, волосы. — Эйо…

Оден повторяет мое имя, но вовсе не затем, чтобы я очнулась.

Ему просто нравится.

Мы больше не связаны ритуалом, но меж тем куда более несвободны друг от друга, нежели прежде. И я согреваюсь его теплом.

Однажды у меня получается проснуться совсем, но Оден шепчет:

— Ты спишь. И проспишь сегодня еще час… или два… Брокк будет рядом. Он уже приехал. Твоему брату я доверяю… в какой-то мере. Но то, что сейчас скажу, может быть опасно для вас обоих. Поэтому ты спишь.

Я сплю. И во сне цепляюсь за рубашку Одена, насквозь пропитавшуюся его потом. И запахом. Во сне же подымаю голову, словно невзначай касаясь губами его щеки.

— Ты ведь знаешь, что я ушел бы за тобой?

Знаю. Ты и шел. Я слышала.

— Но я хочу, чтобы ты жила. Поэтому некоторое время мне придется делать то, чего от меня ждут. Король желает меня видеть.

Тот король, чей свадебный подарок едва меня не убил?

Я не знаю, что именно произошло в тот день, да и спрашивать вряд ли рискну, но та боль и та смерть, почти смерть, не были случайными.

— Насколько я понял, он не считает нашу свадьбу законной. Теперь, когда живое железо проснулось.

В нем.

А во мне его — ни капли.

И стальные браслеты — не более чем красивые игрушки. Я все понимаю.

Мне нужно исчезнуть…

— Эйо, я клятву дал. Я не бросаюсь клятвами.

Вот только для королей чужие клятвы мало значат. Это я тоже понимаю.

— Я попытаюсь ему объяснить, но если не выйдет… — Его мизинец снимает с ресниц слезинку. — Есть кое-что, что выше короля. И я найду способ обойтись без него. Но ты должна поправиться. Чем скорее, тем лучше. Обещаешь?

Мне сложно отпустить его.

— Слушай Брокка. — Этот поцелуй непохож на другие. — Он мне нравится… Правда, дерзкий чересчур, но все равно нравится. Он будет тебя защищать.

Склоняясь надо мной, Оден поправляет одеяло:

— Ты моя радость.

Он уходит. Впервые — настолько далеко, что я не слышу. Лежу. Притворяюсь спящей. Сжимаю уже не рубашку, но угол подушки, испытывая одно желание — спрятаться под одеялом с головой.

Главное — не заплакать.

И у меня выходит.

Слушаю часы. И стрекот сверчка под половицей. Время тянется и тянется… Со скрипом открывается дверь, и Брокк садится в изголовье кровати.

— Эйо, проснись. Нам пора…

Он помогает мне сесть. Вытирает лицо влажным полотенцем. Горничную, сунувшуюся было помочь, отсылает. Стянув ночную рубашку, относит в ванну.

— Потерпи, родная. — Брат поливает меня теплой водой, а потом бережно укутывает в махровую простыню. — Знаю, что ты порталы не любишь, но так быстрей.

И безопасней. Но все равно порталы ненавижу.

Я устраиваю голову на его плече:

— Брокк… я тебя люблю.

Мне еще сложно говорить, но я должна, вдруг случится еще что-нибудь и я не успею.

— Знаю, Хвостик. Закрой глаза.

Закрываю. Спать хочется вновь, и сильно.

Меня несут.

Укачивают. Брат напевает колыбельную, какую-то совершенно дурацкую колыбельную… я улыбаюсь. А потом давлюсь слюной.

— Уже все, скоро пройдет. Дыши ртом. Вот умница… с возвращением, Эйо.

Мы смотрим друг другу в глаза.