Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

Понятно, что так понятое воспитание – это не социальная дрессура по формованию полезных социальных качеств, причем – мыслимых и не мыслимых, и сразу всех, и по отдельности. Именно из такого понимания воспитания (как натаскивания и дрессуры) выдумывается бессмысленное множество его направлений: интеллектуальное, морально-нравственное, художественное, физическое и несть числа этим воспитаниям. Справедливости ради надо отметить, что и упование на так называемое свободное воспитание — не более чем иллюзия; здесь существуют свои неочевидные, скрытые техники целевой дрессуры и манипуляции.

Следует заметить, что обозначенный комплекс идей в разной степени подробности уже рассматривался и воплощался в педагогике Ушинского, Макаренко, Рачинского, в том числе – и в со-бытийной педагогике Калабалина. Однако психолого-педагогическая наука, ориентированная на образование человека еще только-только подступает к теоретико-концептуальному оформлению этих идей. Общим названием такого концептуального подхода может быть – системная антропология, которая призвана в целом удерживать процесс становления «собственно человеческого в человеке».

Для построения системной антропологии должен сложиться умный, терпеливый и доброжелательный союз научной психологии, педагогики и православного богословия. Принципиально необходима гармонизация (а не бесплодный параллелизм или разрушительные несогласия) систем знаний о человеке. Союз христианской антропологии – как учения о происхождении, назначении и абсолютных смыслах жизни человека; психологической антропологии – как учения о закономерностях становления «собственно человеческого в человеке» в интервале его индивидуальной жизни; и педагогической антропологии – как учения о путях становления базовых способностей, сущностных сил человека в универсуме образования. Кстати, нелишне будет напомнить, что в переводе с древне латинского одно из значений слова «гармония»– означает согласие принципиально разногласного.

Именно в свете такого – согласованного и целостного знания о высшем назначении и призвании человека, знания о закономерностях и путях становления «собственно человеческого» возможно обустроить пространство современного отечественного образования, как наиболее естественное и адекватное место Встречи личности и общества, место плодотворного полилога православия, психологии и со-бытийной педагогики.

Можно по-разному относиться к педагогике Макаренко, но нельзя игнорировать его опыт сегодня, при росте социального сиротства и подростковой преступности. Он, а впоследствии его воспитанник Семён Афанасьевич Калабалин (в «Педагогической поэме» – Карабанов) вернули к нормальной жизни тысячи сирот и асоциальных подростков.

С отцом мне повезло, потому что он вырос и состоялся как человек благодаря великому педагогу Антону Семёновичу Макаренко. Прекрасно, когда ребёнок растёт у любящих родителей, с детства вращается в нормальной среде, учится, развивается. Но не всем дано это счастье. Сколько детей сегодня встретились с несправедливостью, на них свалилась громада всех наших взрослых пороков, а они не знают, с кого спросить, мечутся по Руси, по её мегаполисам, и творят зло направо и налево. А породили это мы, взрослые.

В 17 году XX столетия Россию постигла одна из таких трагедий. Подростки, предоставленные в смутное время сами себе, по-своему искали правду. Вот и мой отец… Их было несколько братьев, он самый младший. Старшие воевали в Красной армии, он тоже немного повоевал. Потом вернулся в Полтаву, нашёл старых дружков и пошли они устанавливать свою справедливость. Банда была разгромлена и посажена в тюрьму. Наверное, не избежал бы отец расстрела, но его и тысячи других подростков спас… Дзержинский. Об этом мало кто знает, но именно Дзержинский в 1920 году получил сводку о том, что творится с детьми в России (а в то время только ВЧК могла получать какие-то точные сведения), и ужаснулся. Пришёл к министру просвещения Луначарскому и сказал, что надо срочно спасать детей (кто во имя чего шёл в революцию, а Дзержинский был уверен, что ради детей). И он взял на себя ответственность, занялся ликвидацией детских тюрем, освобождением из тюрем всех несовершеннолетних, созданием условий для их воспитания. В результате решения Дзержинского Антон Семёнович Макаренко возглавил колонию в Полтаве и забрал из полтавской тюрьмы моего отца. Ему и другим замечательным педагогам низкий поклон за то, что они вернули к жизни тысячи талантливых, умных, но социально изуродованных взрослой революцией ребят, а также избавили миллионы соотечественников от несчастья общаться с такими, как отец (если бы он не стал человеком). Но главное, каких людей вернул Макаренко Отечеству! Добрых, сострадательных. Многие из них, поняв, кем они могли стать, все свои силы бросили на спасение попавших в беду подростков. В том числе и мой отец.

Помню, как люди, сделавшие в своё время карьеру на имени Макаренко, защитившие диссертации по его трудам, так оскорбляли в печати Антона Семёновича… Ради чего? Чтобы прослыть современными?

Сегодня всё встало на свои места, и многие понимают, что педагогика Макаренко актуальна. И я считаю, что она по сути христианская. Во всяком случае, думаю, ни один верующий не бросит камень в огород Антона Семёновича, когда увидит плоды, – людей, которых он воспитал: добрых, неравнодушных, не способных на подлость. Ни один его воспитанник не сел в тюрьму. Ни один макаренковец не запятнал себя во время войны. Ни один не кончил жизнь пропащим человеком. Но ни Антон Семёнович, ни мой отец никогда не бросали ребят на произвол судьбы. Этим они и ценны как педагоги, что понимали: воспитание не кончается с выпуском ребёнка из школы, а продолжается всю жизнь.

Мои родители жили в детском доме, я жил среди воспитанников. Мы, воспитанники, засыпали и просыпались, глядя на Семёна Афанасьевича и Галину Константиновну. Такая большущая семья! Моё место было в спальне. Родителей называл по имени-отчеству, впервые назвал их папой и мамой в 25 лет, когда у них родилась внучка, моя дочка Леночка. Не мог я назвать их так в детстве, запрещено мне было, чтобы не травмировал других воспитанников – у большинства родители погибли на фронте. И многим моим товарищам даже в голову не приходило, что я сын директора.

Лет 10 назад детскому дому в Мотовиловке (Киевская область) было присвоено имя Семёна Афанасьевича Калабалина. На открытие мемориальной доски пригласили воспитанников. Когда директор сказал: «Слово предоставляется сыну Семёна Афанасьевича Калабалина, Антону Калабалину», один из воспитанников, Лёня Белякович, воскликнул: «Да який же вин сын, вин такий же байструк, як и мы» (то есть незаконнорождённый). Даже по мере наказания за мои проступки мои друзья понимали: родного сына так не накажут.

Меня часто спрашивают, был ли я трудным подростком? Отвечаю: у нас не было трудных. Трудный – это когда педагог не понимает, что с ним делать. Когда я слышу от коллег – «я работаю с трудными детьми», всегда говорю: «Значит, ты трудный, у тебя ещё недостаточен уровень педагогического мастерства, раз не знаешь, что с ним делать».