Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон

Прошло никак не меньше минуты, прежде чем все вытерли слезы, иВиктор отвел его в сторону от стеклянной пластины.

–Все сделано, Ларри, можно двигаться дальше. Не замерз?

Толбот, и впрямь, покрылся гусиной кожей. Один из техников принес ему халат. А потом ему оставалось только стоять и смотреть. Центр всеобщего внимания явно сместился с него.

Теперь все смотрели на противоположный гразер и на пятнышко ряби на стеклянной пластине. Минута веселья – явно, разрядки нервного напряжения после завершения первого этапа – миновала, и лица лабораторного персонала снова посерьезнели. На голове Виктора красовались наушники с микрофоном для переговоров.

–Хорошо, Карл,– донесся до Толбота его голос.– Вводи полную мощность.

Почти сразу лаборатория заполнилась гулом генераторов. Гул становился громче и громче; уТолбота заболели зубы. Тональность звука повышалась, пока не перестала восприниматься человеческим ухом.

Виктор дал знак рукой младшей из женщин-техников у противоположного гразера. Она еще раз склонилась к окуляру оптической регулировки, потом что-то нажала. Толбот не видел никакого луча, только услышал такой же щелчок, как несколько минут назад, а потом что-то негромко загудело, и ввоздухе, на том месте, где он только что стоял, возникла голограмма – он сам, обнаженный, в натуральную величину. Он вопросительно посмотрел на Виктора. Тот кивнул, иТолбот подошел к своей копии. Рука его свободно прошла сквозь изображение. Он вгляделся в карие глаза своего двойника, в пористый нос, он рассматривал его пристальнее, чем свое отражение в зеркале. Ощущение было – словно кто-то ходил по его могиле.

Виктор разговаривал с тремя техниками, а потом те подошли к голограмме – с приборами, явно способными оценить сложность и правильность фантомного образа. Толбот следил за их действиями с завороженным ужасом. Казалось, он вот-вот отправится в главное путешествие своей жизни, путешествие к самой заветной цели: кее прекращению.

Один из техников помахал Виктору.

–Все чисто,– сообщил тот Толботу и повернулся к женщине-технику за дальним гразером.– Все хорошо, Яна, убери его оттуда.

Она нажала кнопку, зажужжал электропривод, и вся махина повернулась на обрезиненных колесах и отъехала в сторону. Объемное изображение Толбота, обнаженного и уязвимого, на глазах уТолбота-настоящего, даже немного огорченного таким оборотом, растаяло как утренний туман: техник выключила проектор.

–Хорошо, Карл,– говорил Виктор в микрофон.– Мы готовим пьедестал. Сделай разрешение поуже и жди моей команды,– он снова повернулся кТолботу.– А вот теперь, дружище, посмотрим на твою крошку.

Толботу показалось, будто его воскрешают.

Старшая женщина-техник выкатила в центр лаборатории пьедестал из нержавеющей стали высотой фута в четыре и устаночила его так, чтобы установленный на него крошечный полированный шпиндель касался нижней точки ряби на стеклянной пластине. Больше всего это напоминало сцену для дальнейшего действия, да так оно, наверное, и было на самом деле. Голограмма в натуральную величину служила, скорее, для проверки качества полученного образа. Теперь же настало время для сотворения живого существа, обнаженного Лоуренса Толбота размером в клетку, но обладающего всеми познаниями, всеми воспоминаниями Толбота настоящего.

–Готов, Карл?– спросил Виктор. Отчета Толбот не услышал, но увидел, как Виктор склонил голочу набок, прислушиваясь.– Ладно,– произнес он.– Врубайте луч!

Все произошло так быстро, что Толбот почти ничего не заметил.

Микроскопической толщины луч частиц, в миллион раз меньше размером, чем протон, меньше кварка, меньше даже мюона или пиона – Виктор назвал их микропионами – вырвался из отворившегося в стене проема, пронзил рябь голограммы, и тут же оборвался. Отверстие в стене закрылось.

Все вместе заняло миллионную долю секунды.

–Готово,– произнес Виктор.

–Я ничего не вижу,– пробормотал Толбот и сообразил, насколько глупо, должно быть, выглядит в глазах этих людей. Разумеется, он и не мог ничего увидеть. Он при всем желании не увидел бы ничего… невооруженным глазом.– Он… оно здесь?

–Ты здесь,– кивнул Виктор. Он махнул рукой одному из техников, стоявших у панели контрольных приборов в защитных кожухах, и тот подошел к ним, держа в руках отсвечивающий металлом цилиндр микроскопа. Он укрепил его на легком кронштейне над пьедесталом и отошел в сторону.

–Что ж, Ларри,– объявил Виктор.– Вот и вторая часть твоей проблемы решена. Посмотри сам.

Лоуренс Толбот подошел к микроскопу, настроил резкость и увидел себя самого, в голом виде уставившегося на себя самого. Он понял, что смотрит на себя, хотя все, что видел – это исполинский карий глаз, смотрящий сверху вниз с чего-то, похожего на висящий в небе стеклянный спутник.

Он помахал. Глаз моргнул.

Ну, начинается, подумал он.

Лоуренс Толбот стоял на краю огромного кратера, образованного пупком Лоуренса Толбота, и смотрел вниз, на складки плоти – остатки давным-давно атрофировавшейся пуповины. Выпуклости и впадины уходили вниз и терялись в непроглядном мраке. Он собирался с духом для спуска, вдыхая запахи собственного тела.

В первую очередь пахло потом. Затем следовали запахи, доносившиеся из глубины, из внутренностей. Запах пенницилина – так пахнет фольга, если ее прикусить нечищенными, больными зубами. Запах аспирина, напоминающий запах мела, щекотал нос, напоминая о школе: словно встряхнули тряпку для вытирания грифельной доски. Запахи несвежей пищи – словно из мусорного ведра. Ну, и так далее, целая симфония запахов, окрашенных в темные тона.

Он сел на скругленную кромку пупка и заставил себя соскользнуть вниз.

Он проехался немного на пятой точке, перевалил через выступ, сорвался с него, пролетел некоторое расстояние по воздуху и вновь заскользил вниз, в темноту. Свободное падение продолжалось совсем недолго; по большей части он ощущал под собой мягкую, слегка эластичную поверхность в месте, где пуповина была перевязана. Чернота внизу неожиданно сменилась ослепительным светом, залившим в е пространство пупка. Прикрыв глаза рукой, Толбот запрокинул голову и посмотрел вверх, в небо. Там ярче сотни сверхновых сияло солнце – это Виктор, помогая ему, придвинул хирургическую лампу. Что ж, какая-никакая, а помощь.

Что-то темное, плохо различимое двигалось за источником света, иТолбот напряг сознание, пытаясь понять, что это: почему-то это представлялось ему очень важным. И вмгновение перед тем, как зажмуриться от этого нестерпимо-яркого света, он сообразил, что это. Кто-то следил за ним, вглядываясь в освещенный хирургической лампой пупок обнаженного Лоуренса Толбота, лежавшего под анестезией на операционном столе.

Та самая пожилая женщина, Надя.

Некоторое время он постоял неподвижно, думая о ней.

Потом опустился на колени и ощупал мягкое покрытие внутренней поверхности пуповины.

Ему показалось, что он видит под ней какое-то движение, что-то вроде тока воды подо льдом. Он распластался на животе и прикрыл лицо по сторонам ладонями, отгораживаясь от света. Это было как если всматриваться сквозь матовое стекло. Сквозь вибрирующую мембрану он разглядел почти атрофировавшуюся пупочную вену. Отверстия в мембране он не обнаружил. От посильнее надавил ладонями на эластичную поверхность, и она подалась, но совсем немного. А ведь для того, чтобы найти сокровище, ему предстояло пройти весь указанный Деметром маршрут, заученный и намертво запечатлевшийся в его памяти. И для того, чтобы встать на этот маршрут, он не мог не найти доступа внутрь своего тела.