Призрак Оперы. Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру

действительно драматическому моменту этого незабываемого дня. Он наступил после того, как мэтр Анри-Робер задал несколько вопросов папаше Матье, который, стоя между двумя жандармами, старался опровергнуть обвинение в том, что он убил человека в зеленом. Затем вызвали его жену и сделали очную ставку. Разрыдавшись, она призналась, что «дружила» с лесником и что ее муж об этом догадывался, но вместе с тем заявила, что к убийству ее друга он никакого касательства не имеет. Тут мэтр Анри-Робер попросил суд немедленно заслушать по этому вопросу Фредерика Ларсана.

– В разговоре, который во время перерыва состоялся у меня с Фредериком Ларсаном, – заявил адвокат, – он дал мне понять, что объяснить смерть лесника можно иначе, нежели вмешательством папаши Матье. Интересно было бы узнать гипотезу Фредерика Ларсана.

Приглашенный Ларсан высказался весьма определенно:

– Я не вижу необходимости вмешивать в это дело папашу Матье. Я говорил об этом господину де Марке, однако угрозы трактирщика, по-видимому, запали в ум господина следователя. По-моему, покушение на мадемуазель Стейнджерсон и убийство лесника – одно и то же дело. Люди стреляли по преступнику, бежавшему по двору; они полагали, что попали в него или даже убили, хотя на самом деле он просто оступился, когда заворачивал за угол правого крыла замка. Там преступник наткнулся на лесника, и тот, разумеется, попробовал помешать его бегству. У преступника в руке еще был нож, которым он только что ранил мадемуазель Стейнджерсон, и он нанес леснику смертельный удар в сердце.

Это столь простое объяснение показалось многим, кто интересовался тайнами Гландье, гораздо более правдоподобным. Послышался одобрительный шепот.

– А что же тогда произошло с убийцей? – спросил председательствующий.

– По всей вероятности, господин председательствующий, он спрятался в самом темном уголке этого закутка и, после того как труп был унесен в замок, спокойно скрылся.

В этот миг где-то за стоячими местами раздался молодой голос. Среди общего оцепенения он отчеканил:

– С мнением Фредерика Ларсана по поводу удара в сердце я согласен. Но не согласен с его мнением по поводу того, как преступник покинул двор.

Все обернулись, судебные приставы принялись утихомиривать зал. Председательствующий раздраженно спросил, кто это сказал, и приказал немедленно вывести постороннего, но тот же голос воскликнул:

– Это я, господин председательствующий, это я, Жозеф Рультабийль!

Глава 27,

в которой Рультабийль появляется в лучах славы

Что тут поднялось! Слышались крики женщин, кому-то сделалось плохо. Ни о каком уважении к суду не было и речи. Суматоха охватила весь зал. Все хотели посмотреть на Жозефа Рультабийля. Председательствующий кричал, что велит очистить помещение, но его никто не слушал. Тем временем Рультабийль перескочил через балюстраду, отгораживающую сидячие места, яростно работая локтями, протиснулся к своему главному редактору, и они крепко обнялись; затем он забрал свое письмо, сунул его в карман и сквозь толпу добрался до места для свидетелей – улыбающийся, счастливый, с растрепанными рыжими волосами, которые, казалось, подчеркивали блеск его круглых глаз. Он был одет все в ту же английскую пару, которую я видел на нем в день отъезда, но невероятно потрепанную; пальто висело на одной руке, в другой он держал кепи.

– Прошу меня извинить, господин председательствующий, – сказал он, – но трансатлантический лайнер опоздал. Я прибыл из Америки. Я – Жозеф Рультабийль.

Зал взорвался смехом. Все радовались, что этот мальчишка наконец приехал. Людям казалось, что с них снята огромная тяжесть и они могут вздохнуть спокойно. Все чувствовали уверенность, что он и в самом деле привез с собою правду, что он скажет им ее.

Однако председательствующий был вне себя:

– Ах, так это вы – Жозеф Рультабийль! Я покажу вам, как издеваться над правосудием! Пока мы примем относительно вас решение, я своею властью оставляю вас в распоряжении суда.

– Но, господин председательствующий, я только этого и прошу – быть в распоряжении правосудия, для этого я сюда и пришел. Я прошу суд извинить меня, если из-за моего появления возникло некоторое замешательство. Поверьте, господин председательствующий, что никто не уважает правосудие больше, чем я. Я вошел, как сумел.

Рультабийль засмеялся, засмеялись и все вокруг.

– Уведите его! – приказал председательствующий.

Однако тут вмешался мэтр Анри-Робер. Для начала он извинился за молодого человека, пояснив, что тот руководствовался самыми благими чувствами, потом намекнул суду, что ему было бы трудно обойтись без показаний свидетеля, пробывшего в Гландье всю таинственную неделю и, главное, готового доказать невиновность обвиняемого и назвать имя преступника.

– Вы собираетесь назвать убийцу? – с интересом, но все еще недоверчиво спросил председательствующий.

– Но, господин председательствующий, только для этого я сюда и явился, – ответил Рультабийль.

В зале послышались аплодисменты, но судебные приставы энергичным «тсс!» восстановили тишину.

– Жозефа Рультабийля, – заговорил мэтр Анри-Робер, – как свидетеля не вызывали, но я надеюсь, что господин председательствующий, пользуясь своею властью, все же его допросит.

– Ладно, – согласился председательствующий, – мы его допросим. Но давайте прежде закончим…

Его перебил товарищ прокурора:

– Вероятно, было бы лучше, если бы этот юноша назвал имя человека, которого он считает преступником, прямо сейчас.

– Если господин товарищ прокурора придает значение показаниям Жозефа Рультабийля, я не возражаю против того, чтобы свидетель назвал имя преступника прямо сейчас.

В зале воцарилось гробовое молчание.

Рультабийль молчал, с сочувствием глядя на Робера Дарзака, на лице которого в первый раз с начала заседания отразились тревога и волнение.

– Ну, – повторил председательствующий, – мы вас слушаем, господин Рультабийль. Назовите имя преступника.

Рультабийль невозмутимо достал из кармана громадную луковицу часов и проговорил:

– Господин председательствующий, я не могу назвать имя преступника раньше половины седьмого. У нас впереди еще больше четырех часов.

В зале послышался ропот удивления и разочарования. Некоторые адвокаты стали выкрикивать:

– Да он смеется над нами!

Лицо председательствующего выразило недоумение, лица мэтров Анри-Робера и Андре Эсса – досаду. Председательствующий сказал:

– Пошутили – и хватит. Можете отправляться, сударь, в комнату для свидетелей. Я оставляю вас в нашем распоряжении.

– Уверяю вас, господин председательствующий, – громко запротестовал Рультабийль высоким голосом, – уверяю вас, что, когда я назову вам имя преступника, вы поймете, что я не мог этого сделать до половины седьмого! Слово Рультабийля! Клянусь честью! К тому же я могу тем временем дать вам кое-какие объяснения по поводу убийства лесника. Господин Фредерик Ларсан, наблюдавший, как я работал в Гландье, может подтвердить, с каким усердием я занимался этим делом. И хотя я с ним не соглашался и утверждал, что, арестовав Робера Дарзака, он арестует невиновного, он никогда не сомневался ни в моих добрых намерениях, ни в важности того, что мне удавалось обнаружить и что,