Неукротимая Анжелика - Анн Голон

— Господи! Дева Мария! — пробормотал старый Колоэнс.

Все были бледны. По лицам катился пот.

— Ну как, парни, вы собираетесь вытащить меня? Чего вы ждете там, наверху?

— Да, да, Ваше величество. Сейчас!

Колен Патюрель поднял тело арлезианца, перекинув его через плечо. С этим добавочным весом подъем был долог и изнурителен. Когда его наконец втащили наверх, нормандец упал на колени, согнувшись и с трудом переводя дыхание; из его груди, изодранной когтями ужасной птицы, текла кровь, пропитывая клочья бурнуса.

— Конечно, можно было оставить его внизу, — выговорил он, задыхаясь. — Но я не посмел. Позволить, чтобы арлезианца клевали грифы? Он такого не заслужил…

— Ты прав, Колен. Мы похороним его по-христиански.

Пока они разгребали камни и старались своими ножами выкопать могилу, Анжелика подошла к Колену Патюрелю, сидящему на скале.

— Разрешите мне помочь вам, как вы помогли мне вчера вечером, Колен.

— Отказа не будет, подружка. Эта крылатая тварь серьезно отделала меня. Возьмите бутылку со спиртом в моем вещевом мешке и приступайте.

Он не моргнул глазом, пока она смачивала спиртом глубокие борозды на его груди, пропаханные стальными когтями. Прикасаясь к нему, Анжелика чувствовала, как растет ее уважение к этому человеку. Тот, кто сотворен подобным образом, делает честь своему Создателю.

Но Колен Патюрель уже не думал о битве с орлом. Он думал о Франсисе-арлезианце, и сердце у него болело куда сильнее, чем изодранная грудь.

Три дня бродили они среди пустынных раскаленных скал. Жажда становилась нестерпимой. От ночных переходов пришлось отказаться во избежание новых несчастий. Хотя люди редко забредали в эти места, на второй день им повстречались двое мавров, пасших овец в травянистом овраге среди скал. Пастухи подозрительно рассматривали кучку людей в лохмотьях, среди которых были женщина и еврей.

В ответ на их расспросы Колен Патюрель отвечал, что они держат путь в Мельджани. Мавры разразились хохотом. Кто же ходит в Мельджани через гору, — кричали они, — когда более короткая дорога проложена в долине неграми, посланными Мулеем Исмаилом?.. Не чужаки ли они, введенные в заблуждение? Или разбойники?.. Или, кто знает, беглые христиане?.. Оба пастуха высказали последнее предположение, смеясь и шутя, но потом вдруг посерьезнели. Вполголоса посовещавшись, они стали внимательно рассматривать незнакомцев, стоящих на противоположном склоне оврага.

— Передай-ка мне твой лук, Жак д'Аррастега, — сказал Колен Патюрель, — а ты, Пиччинино, встань передо мной, чтобы они не видели, что я делаю.

Мавры вдруг завизжали и бросились прочь со всех ног. Но стрелы нормандца настигли их, вознившись в спину и пройдя насквозь. Они скатились по склону, а коричневая масса блеющих баранов побежала по каменистому оврагу, ломая ноги.

— Теперь они не смогут поднять тревогу. А то на выходе из ущелья нас бы встретила целая толпа поселян.

Все же беглецы оставались настороже, пока не выбрались из ущелья. Дорога, о которой говорили пастухи, была видна, но о том, чтобы воспользоваться ею, не могло быть и речи: драная одежда, усталый и подозрительный вид выдадут их с головой первому встречному. Оставалось и дальше тащиться по острым камням под синим небом и огнедышащим солнцем, жар которого доводил до головокружения. Под его лучами камни сверкали белым безжизненным блеском, словно мертвые кости. Ноги беглецов были окровавлены, языки распухли от жажды.

К вечеру они увидели на дне глубокой пропасти спасительный источник. Несмотря на почти вертикальный обрыв, все единодушно решились спуститься к воде. Они почти уже достигли цели, когда совсем близко раздалось рычание, усиленное горным эхом.

— Львы!

Они замерли, удерживаясь за выступы скалы, а хищники, потревоженные падением камней из-под их ног, продолжали громко рычать. Многократно отдаваясь в окрестных скалах, их рык создавал угрожающий, леденящий сердце шум.

Анжелика видела светлые спины хищников, беснующихся в нескольких футах под ней. Она вцепилась в куст можжевельника, мучительно боясь, что его корни не выдержат. Нормандец, находившийся чуть повыше, заметил, что она побледнела, а ее зеленые глаза полны ужаса.

— Анжелика! — позвал он.

Когда он командовал, его голос, обычно медлительный, спокойный, менялся, становясь особенно низким и отрывистым. Никто не мог избежать этого властного воздействия.

— Анжелика, не смотрите вниз, милая. Больше не шевелитесь. Протяните мне руку.

Он поднял ее, как былинку, и она очутилась рядом с ним, тесно прижавшись, спрятав лицо на его плече, чтобы избежать поистине дантовского видения. Он терпеливо ждал, пока она перестала дрожать, и потом, выбрав момент, когда рычание утихло, крикнул:

— Поднимаемся обратно, ребята! Не стоит связываться…

— А вода? Вода! — застонал Жан-Жан-парижанин.

— Иди за ней, коль смелости хватит!

В тот вечер пленники собрались вокруг тощего костерка, который они решили разжечь, чтобы испечь съедобные корни. Анжелика отошла в сторону и опустилась наземь, прижавшись лбом к плоскому камню, истерзанная видениями ручьев, журчащих под сенью пальм, чаш, до краев наполненных ледяными прозрачными напитками.

— Я больше не могу. Я хочу вымыться! И напиться!.. У меня нет сил…

Чья-то ладонь опустилась на ее склоненную голову. Такая большая рука могла принадлежать только нормандцу. Обессиленная Анжелика не могла пошевелиться. Он легонько потянул ее за волосы, заставив поднять голову. Она увидела, что он протягивает ей кожаный бурдюк, на дне которого плещется немного воды.

Его глаза блестели, он смотрел на нее испытующе.

— Это для вас, — произнес он. — Мы сохранили это для вас, каждый уделил по капле из своей доли.

Она упивалась мутной влагой, словно это был нектар. Мысль, что эти суровые люди пошли на жертву ради нее, подкрепила ее угасающее мужество.

— Спасибо. Завтра все пойдет лучше, — сказала она, пытаясь улыбнуться своими пересохшими губами.

— Ну разумеется! Если кто из нас и свалится по дороге, то только не вы, — отвечал он и столько неожиданной ласки было в его голосе, что у нее потеплело на сердце.

«Мужчинам вечно кажется, что я куда сильнее, чем на самом деле», — вздохнула она, вытягиваясь на своем каменном ложе. Все же она несколько приободрилась. Только что она ощущала себя безмерно одинокой, охваченной усталостью, бессилием и страхом, словно плотным коконом, отделившим ее от остального мира. Наверно такое же чувство испытывал Данте, когда, спускаясь по кругам преисподней, слышал лай трехглавого Цербера. То, что с ней происходит, разве это не ад?.. Наверное так, если бы не этот жест друга, протягивающего тебе последний стакан воды. Надежда! Она еле жива. Настанет день, когда мы увидим на фоне звездного неба колокольни христианского города. Настанет день, когда мы сможем вольно вздохнуть… и утолить жажду…