Хозяйка Дома Риверсов - Филиппа Грегори

«Мы говорим, что являемся правителями этой страны, — размышляла я, — но не соблюдаем установленных в ней законов. Мы говорим, что руководим ее населением, но даже не пытаемся обеспечить народу мир и процветание. Мы, аристократы, без конца ссоримся друг с другом, и наши ссоры приносят в дома этих людей смерть и разорение, но нам по-прежнему кажется, что наши мнения, наши планы и наши мечты куда дороже их безопасности, их жизни, здоровья их детей».

А еще я думала о королеве, скачущей сквозь ночь на лошади, подкованной задом наперед, чтобы никто не понял, куда именно она направляется. Я думала об ее армии, которая полегла, уткнувшись носом в грязь речушки Хемпмилл, и о том, что, возможно, среди погибших — мой муж и мой сын.

Жена кузнеца, которую звали Гуди Скелхорн, заметив, что я вдруг смертельно побледнела, с тревогой спросила, не расстроил ли мне желудок их суп.

— Нет, конечно, — ответила я. — Просто я очень боюсь за мужа — он сегодня был там, на поле боя.

У меня не хватило сил поделиться с ней своими страхами, да она и не стала проявлять любопытство.

Она только покачала головой и заметила, что времена нынче ужасные. Слова она произносила с незнакомым акцентом, сильно растягивая гласные, и я с трудом ее понимала. Затем она постелила на кишащий блохами соломенный матрас какой-то грязный коврик — это было их лучшее ложе, возле самого очага! — и сказала, что я могу ложиться спать. Я поблагодарила ее и легла; и она улеглась со мною рядом, а с другого бока — еще и ее дочь. Мужчины устроились по другую сторону очага. Спать я, естественно, не могла: лежала на спине и ждала, когда кончится эта долгая мучительная ночь.

В темноте на деревенской улице время от времени раздавался топот копыт и чьи-то крики. Мы с хозяйкой дома и ее дочкой дрожали от ужаса, прижимаясь друг к другу, точно испуганные дети. Вот что это такое — жить в стране, постоянно пребывающей в состоянии войны. В этих бесконечных сражениях нет ничего от изящества турниров или от поэтического вдохновения, порожденного высокими идеалами. Они лишь приносят горе и страдания бедным женщинам, которые настороженно прислушиваются в ночи к топоту конских копыт у порога дома и молятся Богу, чтобы эти всадники не остановились и не начали барабанить в хлипкую дверь.

Когда наступил рассвет, хозяйка встала и осторожно выглянула наружу. Потом, решив, что можно выходить без опаски, она спустилась во двор, созвала кур и выпустила из свинарника поросенка, который, бродя по улице, будет подъедать всякие отбросы. Поднявшись с постели, я тут же принялась чесаться: мои руки, шея и лицо были покрыты укусами насекомых. Волосы совершенно растрепались и прядями спадали на лицо, от аккуратно заплетенной и уложенной на макушке косы ничего не осталось; а еще я чувствовала себя ужасающе грязной, мне казалось, что от меня просто воняет. Но я была жива! Нет, я не стояла на дороге, направляя победоносных йоркистов по ложному пути, как просила меня королева; я спряталась в бедном крестьянском домишке и была очень благодарна его хозяевам за то, что они оказались так добры ко мне. Всю ночь я не сомкнула глаз, вздрагивая от каждого шума; я спала на грязной соломе, но я готова была на все, лишь бы остаться в живых, лишь бы утром узнать, что мой муж и мои сыновья живы. Я и сейчас была исполнена страха и ощущала себя жалкой и ничтожной, а вовсе не гордой герцогиней.

Дочка хозяйки встала, оправила ночную сорочку, которая одновременно служила ей и дневной рубашкой, натянула через голову платье из грубой ткани в рубчик, протерла лицо уголком грязного фартука — и вот она уже полностью готова вновь заняться повседневными делами. А я смотрела на нее и думала о ванне с благовониями, которая ожидает меня в замке Эклс-Холл, и о чистом белье, которое я надену после ванны. Однако я тут же вспомнила, что никакой уверенности в этом у меня и быть не может: ведь я не знала даже, где теперь наш двор, по-прежнему ли он в Эклс-Холле. Но самое главное, я понятия не имела, что с моим мужем и сыном, вернутся ли они ко мне.

— Я должна идти, — сразу заявила я.

Кузнец без лишних слов подвел к крыльцу мою лошадь, а его жена протянула мне кружку эля и кусок черствого хлеба. Я выпила эль, макая в него хлеб и пытаясь сделать его хоть немного мягче. Кошелек я, разумеется, отдала своим добрым хозяевам. Там были и серебряные монеты, и несколько медяков — для них целое состояние, а для меня сущий пустяк.

— Спасибо вам! — искренне поблагодарила я их.

Хотя мне хотелось сказать им гораздо больше. Мне хотелось сказать, что я очень им сочувствую, что мне ужасно жаль видеть, в какую нищету они повергнуты из-за неумения нашей королевской четы управлять государством. Ведь они, с детства трудясь в поте лица, никак не могут вырваться из той нищеты, что царит в их жалком домишке. И в душе я испытывала горячий стыд за то, что всю свою жизнь спала на тонких простынях, редко вспоминая о тех, кому всю жизнь приходится спать на грязной соломе.

А они по-доброму улыбались мне. У девушки вместо одного переднего зуба торчал лишь гнилой обломок, и от этого ее улыбка напоминала улыбку ребенка, у которого меняются зубки.

— Вы дорогу-то знаете? — беспокоилась хозяйка.

От их деревни до замка было всего девять миль, но она никогда не бывала так далеко от дома.

— Скачите в Логгерхедз, а тамошние жители вам покажут, куда ехать, — посоветовал кузнец. — Но будьте осторожны: солдаты ведь тоже домой возвращаться будут. Может, мне парнишку с вами послать?

— Не надо, — возразила я. — По-моему, у вас сегодня работы будет полно.

Он встряхнул подаренный мною кошелек и ухмыльнулся.

— Сегодня у меня и так денек удачный. Наверное, лучший за всю жизнь! Храни вас Господь, госпожа моя!

— Пусть Он и вас хранит, — ответила я и, развернув коня, устремилась на юг.

Примерно через полчаса я услыхала резкие звуки труб и увидела на дороге клубы пыли: там явно шло войско. Я огляделась, ища, куда бы спрятаться, но вокруг раскинулись лишь открытые пустоши да бескрайние поля, а зеленые изгороди между ними явно были слишком низкими. Я направила свою лошадь в открытые ворота какого-то домика на краю поля, решив, что если это армия Йорка или присланное ей подкрепление, то я просто придержу коня и останусь в седле, держась с достоинством, как и подобает настоящей герцогине, — пусть себе едут мимо. К тому же, возможно, я смогу что-то выяснить у них о муже и сыне.

Когда отряд был уже в полумиле от меня, я различила впереди него королевский штандарт и поняла, что опасность мне пока не грозит. А чуть позже появились и король с королевой в окружении стражи.

— Жакетта! — воскликнула с неподдельной радостью Маргарита. — Слава Богу! Как хорошо, что мы встретились!

Она натянула поводья и свернула на обочину, пропуская войско вперед. В нем, по-моему, было несколько тысяч воинов.

— Слава Богу, ты здорова и невредима! — все повторяла королева. — Как хорошо! А вот король был так разгневан гибелью лорда Одли, что даже сам надумал выступить в поход и призвать йоркистов к ответу. — Она понизила голос. — К нему вдруг полностью вернулись рассудок и здравомыслие, и он заявил, что сам возглавит армию и отомстит за смерть лорда Одли, нашего истинного друга. По его словам, он никого больше прощать не намерен. Я так счастлива!