Крейсерова соната - Александр Проханов

– Ты все сказала как есть, – произнес Плужников, обнимая Нинель, слыша, как гудят железные крепи моста. – Мне надо еще побыть здесь недолго, а потом я уйду в Страну березового ситца, в Русский Рай, где ждет меня суженая… А чтобы ты меня не забыла, дарю тебе папку с рисунками… Хочешь, храни… Хочешь, людям раздай… А хочешь, когда выпадет снег, расстели на снегу, и тогда будет лето… Это не я рисовал… Моей рукой Ангел водил…

Он передал ей папку, стянутую шнурком, где таились чудесные разноцветные листы с образами Русского Рая. Они стояли на Каменном мосту, обнявшись, и метель, которая застилала Москву, обходила их стороной.

В эти часы, на дальней московской окраине, в районе Капотни, где из бетонных градирен вздымались вулканические облака пара и над нефтеперегонным заводом колыхалось на низких тучах зарево багрового факела, за Кольцевой дорогой, у берега Москва-реки, происходила загрузка Колосса Московского. Гигантское изваяние работы скульптора Свиристели уходило головой в стратосферу, скрывалось по грудь облаками. О медные доспехи чудища разбивалась метель. Озаренный прожекторами, могучий, одутловатый, он походил на необъятный самовар с высоченной трубой, из которой на город сыпались искры.

Площадка была окружена плотными кольцами охранения. Дальние подъезды были защищены блокпостами. Повсюду, явно и неявно, присутствовали агенты «Блюдущих вместе», вооруженные лазерными пистолетами и системами социальной защиты, стреляющими без предупреждения в тех, чей жизненный уровень находился за чертой бедности. Сквозь кордоны одна за другой проскакивали дорогие иномарки, подвозившие к изваянию цвет московского общества. Аристократы выходили из теплых машин, на мгновение попадали на открытую, ветреную площадку у ног исполина, где им подавалась на серебряном подносе рюмка тминной водки и малосольный огурец, после чего они погружались в скоростной лифт и возносились наверх, каждый на свой этаж, в строгом соответствии с табелью о рангах, с местом, которые они занимали в прекрасно отстроенной вертикали российской власти.

Первым вознеслись Счастливчик и Модельер, перед которыми почтительно расступилась боготворящая их знать. Модельер шел за Счастливчиком, поддерживая край горностаевой мантии.

Когда они мчались ввысь, сквозь огромное тулово к голове, пролетая как на ракете снежные облака, перистую ночную дымку, к ясному морозному небу в звездах, Счастливчик сжал руку Модельера и произнес:

– Благодарю за все!.. Первым царским указом велю называть тебя – государь и друг Царя!..

– Дай срок, – отвечал Модельер, – мы с тобой таких указов навыпускаем, царство задрожит!..

Они вышли на самом верхнем этаже. Счастливчик занял место в огромной хрустальной голове, повторявшей в масштабе один к ста его собственную голову, а Модельер устроился чуть ниже, в горле великана, но так, чтобы был виден Счастливчик, окруженный прозрачным куполом, усыпанный драгоценными звездами.

Следом за ними в лифт вошли Патриарх Хайлий Второй, в золотой ризе, усыпанный самоцветами востока, черноликий и приветливый, источавший торжество и величие. С ним была его экономка, молодая француженка, еще недавно танцевавшая в «Мулен руж», но теперь возлюбившая Россию и воспринявшая православие. Она положила свою нежную белую кисть на бархатно-черную руку Патриарха, чему-то туманно улыбалась, какой-то шутке, произнесенной Патриархом по-французски, и их движения напоминали версальский танец котильон. Лифт вознес их в медное горло исполина, туда, где у него находился зоб, и они заняли одно из самых почетных мест в иерархии.

Следом поднялись олигархи, степенные, знающие степень своего влияния, пусть и ограниченного, но огромного, понимая, что именно они составляют славу России. Здесь были: нефтяной магнат, чей фиолетовый язык напоминал цвет сырой нефти, которую тот прямиком отправлял в Америку; владелец телекоммуникаций, меленький мохнатенький паучок, перебиравший лапками «мировую паутину»; никелевый барон, чья голова при определенном освещении напоминала никелированную кастрюлю, который использовал остатки российского подводного флота для перевозки слитков из Норильска в Мурманск, даже в период неодолимых полярных льдов; алюминиевый миллиардер, у которого глаза без зрачков были белые, словно алюминиевые бельма; обладатель всей металлообрабатывающей промышленности, тучный благодушный кавказец, похожий на белую репу с усиками.

Все они чинно вошли в лифт, и один, тот, что курил трубку, точную копию кимберлитовой, которой владел в Якутии, сокрушенно вздохнул:

– Жаль, что бедный Роткопф не дожил до столь чудесного часа…

На что никелевый магнат ответил:

– Он был слегка ебанут на коллекции волос… Но волосок, на котором он сам висел, оборвался…

Лифт поднял их на уровень великаньих плеч, где они разместились в удобных креслах, словно в первом классе лайнера «Пан Америкен», который шел через океан среди атлантического звездного неба.

Правительству было уготовано место на уровне легких, под мощными выпуклостями великаньей груди. Оно уместилось в лифте все целиком.

Премьер взялся было напевать арию Риголетто, но Министр по разоружению, у которого все еще болела нога, принялся, в целях разминки, совершать дефиле, да так размахался, что въехал Премьеру по физии, на что Министр катастроф, паводков и песен логично заметил:

– Ну ты, чучело огородное, не маши лопастями, а то пылишь… Хоть бы тебе вторую ногу сломать…

Губернаторы и республиканские президенты, все со слегка прищемленными хвостами, натолкались в лифт, так что губернатору из Великого Новгорода прищемили тараканью лапку, а еще неубитому губернатору Камчатки отдавили ногу.

Тот вскрикнул от боли и едко заметил обидчику:

– Ну что ты за странный субъект?

– Субъект Федерации, – был гордый ответ.

На уровне желудка в медном исполине разместились прокуроры и судьи. На уровне кишечного тракта – чиновники всех мастей и дружественные им бандиты, многие из которых носили на толстенных золотых цепях обычные жестяные крестики, братались с чиновниками, называя их братанами.

В мочевом пузыре исполина расположились политологи, цвет которых явился из «Шурикен-хауза». Здесь были: аналитики, социальные инженеры, прогнозисты и Глеб Павловский; серые мыши, черные кроты, гримеры и Караганов; мозольные операторы, вязальщики петель и Никонов; лудильщики, шорники, блестящие жучки, тихие паучки и Марков; слепые музыканты, глухие меломаны, творцы иллюзий и Леонтьев; создатели мифов, охотники за тараканами и Кургинян; сами блохи, удобно поселившиеся в мягких креслах, и Мигранян; рачки, плавающие в графинах с туалетной водой, и Гельман; специалисты по исламу, специалисты по иудаизму, специалисты по Евразии и Дугин; специалисты по политкорректности и Шевцова; специалисты по запорам и Цыпко; специалисты по проведению политических и кишечно-полостных операций и Сатаров; знатоки русской и советской истории, возглавляемые Радзиховским, который так заработался, что едва вошел в лифт, как упал носом в столярный клей, да возьми и засни… Тут же случилась маленькая заминка. Евразиец Дугин вдруг вспомнил, что забыл дома настольную книгу Хаусхофера, без которой не мог прожить ни минуты, выскочил из лифта и заторопился домой, так что кристаллическая кабина умчалась ввысь без него.