Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - Анна Гаврилова

Князь говорил более чем спокойно:

— Не помрут. Весной хоть к тому же Новгороду сходят и ещё добудут.

— Так кто ж им даст?

— Захотят — добудут! — отрезал Полат. — Нам зерно нужней.

— Почему?

— Потому как лошадям одной травы мало. Если не накормим как следует, то к Новгороду совсем обессилят и захиреют. И что тогда получится? Что люди подумают? Мол, князь Белозёрский дружину и лошадей впроголодь держит?

— И что из этого? — буркнул Розмич чуть слышно.

— А то! Решат, будто князь лют и несправедлив, раз самых верных и преданных обделяет. Пока народ видит благополучие князя и дружины, он и в собственное благополучие верит. Ещё могут подумать, будто Белозеро — дурной, голодный край, а раз так, то и князь бестолковый. Опять разочаруются. А такие мысли опасней самого злого врага. От таких мыслей и до бунта недалеко. Теперь понял?

Розмич кивнул.

— Благополучие всего народа важней сытости одной захудалой деревни, — довершил свои размышления Полат.

Алодьский дружинник снова кивнул. Спорить он не собирался. Даже зубы сцепил покрепче, чтобы лишнего не ляпнуть. Ещё уши заткнуть хотелось — вдруг крики совести не так слышны станут?

Князь знаком указал, что не держит боле, и Розмич облегчённо выдохнул. Он придержал гнедую, позволяя Полату выехать вперёд, обернулся на остальных. Дружинники белозёрского владыки улыбались, перешучивались как ни в чём не бывало.

«Неужто только у меня на душе скребёт?» — подумал алодьчанин хмуро.

Он вернулся взглядом к князю, и в тот же миг ветка ближнего к Полату дерева дёрнулась. Тишину осеннего леса прорезал истошный визг, в воздухе мелькнула рыже-серая шкура.

— Лютый зверь! — заорал Розмич, ударил гнедую пятками.

Лошадь самого князя взвыла громче и страшней хищника, шарахнулась. Тут же напоролась бочиной на толстый древесный ствол и ринулась в другую сторону.

Розмич догнал в считаные мгновенья, но осадить свою гнедую не успевал — та, услыхав истошное ржание, перепугалась до смерти, норовила вырваться из круга опасности во что бы то ни стало. Пришлось прыгать.

Он едва не угодил под удар копыта — княжеская лошадь поднялась на дыбы, пыталась сбросить и громадную кошку, и седока, а после стала заваливаться на бок и рухнула, увлекая за собой Полата. Рысь оказалась сверху, она будто и не заметила падения. По-прежнему цеплялась за лошадиную шею когтями и зубами, отпускать добычу не собиралась. Рвала умеючи — живьём на ломти резала.

Розмич на мгновенье остолбенел — зверь оказался раза в два крупней виденных прежде. Хищная морда, мощное упругое тело, толстые лапищи и вызывающе короткий хвост. Кисточки на прижатых ушах — как хитроумный бант, повязанный на боевом топоре, — трогательные и оттого неуместные.

Полат силился выкарабкаться из-под истерзанной кобылы, да нога застряла намертво — не пускала. Вытащить оружие князю тоже не удавалось. От смерти отделяло кровавое упоение, овладевшее лютым зверем. Стоит рыси оторваться от добычи, утолить жажду… Один взмах когтистой лапой, и половины лица нет.

— Прочь! Прочь пошёл! — пронзительно вскрикнул Розмич, распрямляясь. Он выхватил меч и ринулся на подмогу князю.

Розмич и вообразить не мог, что зверюга услышит, ведь на истошное ржание умирающей лошади и ругань Полата ей было глубоко плевать. Но кошак оторвался от лошадиной шеи, превращённой в кровавое месиво, и зло поглядел на человека. Зашипел, мягко отпрыгнул в сторону. Тут же припал к земле, зарычал.

Розмич остановился в двух шагах, замахнулся, хотя понимал — с мечом против такого хищника несподручно. Лютый зверь неумолим, изумительно ловок и слишком хитёр. Таких из засады зазубренными стрелами бьют, и то в крайнем случае, если с богами договориться не могут, чтобы те отвели напасть.

Он тоже зарычал в ответ, резанул воздух, в надежде напугать зверюгу. Клинок сверкнул ярче молнии. Но ещё ярче блеснули лютые рысьи глаза, и дружинник отшатнулся, узнавая их изумрудный цвет.

— Чур меня! Чур!

Тогда огромный кот поднялся, брезгливо отряхнул заднюю лапу и прыгнул в лесную тишь, растворяясь в ней всеми пятнышками и отметинами пушистой шкуры.

Спор со зверем длился пару мгновений, но они показались вечностью. С Розмича градом катился пот, рубаха намертво прилипла к спине.

Само нападение было не менее быстрым — остальные успели подскочить к самой развязке. Вертели головами, словно не могли сообразить, что стряслось.

— Благодарствую! Если бы не ты… — начал Полат, едва сумев подняться на ноги. Держался уверенно, будто страшное падение не причинило ни малейшего вреда.

— Пустое, княже, — ответил дружинник не своим голосом и поклонился. Едва не упал.

Укоризненный звериный взор не давал покоя.

— Рогатину, — заслышал он голос князя. — Отойдите…

Предсмертный хрип кобылы и тот не вернул Розмича в явь — словно бы в волховские очи Олеговы глянул.

— Ну ты, брат… — потрясённо выдохнул Ласка. — Везунчик!

«Наваждение! — решил он, невпопад улыбаясь другу. — Точно наваждение!»

Про наваждение при встрече с лютым зверем Розмич никому не сказал. Нападение на князя — дело само по себе нешуточное. Тут и без небывальщины все на уши встали, едва задние завидели впереди спешенных товарищей и окровавленного Полата. Даже поняв, что кровь на княжьей одежде лошадиная, не успокоились.

Первым, кто накинулся с расспросами, был Арбуй, за ним подтянулась вся полусотня. Белозёрцы, сопровождавшие князя в деревню, слушали рассказ, опустив головы. И уши у вояк пылали так, что казалось — ещё немного, и ближний лес загорится.

Розмич тоже глаза опускал, хотя самому стыдиться вроде как нечего. А при первой возможности ушёл к костру. На душе было до того неспокойно, будто та самая рысь когтистой лапой скребёт.

На землю уже спустились сумерки, студёный, инистый воздух драл горло. Над стоянкой растекался едва ощутимый аромат жареного мяса, но есть совсем не хотелось.

Присев на влажное бревно, Розмич не выдержал — запустил руку в ворот, проверить, не поцарапана ли грудь. И замер. Пальцы наткнулись на мешочек из тонкой кожи, в котором хранил оберег и…

— Затея! — выпалил алодьский дружинник. Взвился на ноги.

Он окинул испуганным взглядом костёр — Ловчана нет, зато кульдей рядом. Тоже вскочил, уронив какую-то посудину.

Ещё четверо белозёрцев, сидевших подле огня, вскакивать не спешили, но насторожились, схватились за рукояти мечей. Розмич поспешил успокоить воинов и уволок кульдея в сторонку. Едва ли не за шкирку тащил.

— Затея — змея! — горячо шептал он. — Затея!

Ултен непонимающе мотал головой, а когда костры белозёрского отряда остались поодаль, спросил: