Шардик - Ричард Адамс

Позже, когда они с Раду лежали на берегу, глядя на сверкающую полдневную реку, Кельдерек приглушенным голосом сказал:

— Горлан наверняка понимает, что больше ничего хорошего от Геншеда ему ждать не приходится, и боится возвращаться в Терекенальт. Самое лучшее для него сейчас — дать деру и взять нас с собой. Я знаю, как выжить в такого рода местности, и могу спасти жизнь Горлану и нам троим, если только сумею войти к нему в доверие. Как думаешь, Геншед что-нибудь пообещал ему?

Раду долго молчал, глядя на воду и гладя Шерины руки, потом наконец сказал:

— Геншед значит для него больше, чем вы думаете. Он обратил Горлана на свой путь.

— Обратил?

— Вот почему я боюсь Геншеда. Да, мы все боимся его жестокости, но я боюсь не только этого.

— Не дай ему сломить свой дух, — сказал Кельдерек. — Он всего лишь презренный скот — гнусный вор, тупой и подлый.

— Он был таким раньше, — ответил Раду. — До того, как обрел силу, о которой молился.

— Что ты имеешь в виду? Какую силу?

— Все, что касается Геншеда, уже давно не имеет никакого отношения ни к воровству, ни к честности. Для него таких понятий не существует. Когда-то он был просто жестокой, мерзкой гадиной, но зло сделало его сильным. Он заплатил нужную цену и взамен получил силу. Вы еще ее не почувствовали, но скоро почувствуете. Сила эта дана Геншеду для того, чтобы он делал злыми других людей — заставлял поверить в могущество зла, внушал желание стать такими же злыми, как он сам. Наслаждение злом — вот что он им предлагает, а не просто деньги, или безопасность, или еще что-нибудь, понятное нам с вами. В иных он пробуждает страстное стремление посвятить жизнь злу. Именно это он сотворил с Живорезом, да только Живорез оказался не готов к такому и сошел с ума. А Горлан… Горлан был самым обычным несчастным мальчишкой, проданным в рабство. Вопрос не в том, сколько еще времени он проработает у Геншеда и что за это получит. Горлан им восхищается — готов для него наизнанку вывернуться и не думает о вознаграждении. Он хочет всю жизнь избивать, истязать и запугивать. Он понимает, что у него пока еще не все получается, но надеется со временем набраться опыта.

Голод застилал глаза туманом. Кельдерек поискал взглядом Шеру: она стояла на коленях у лужи неподалеку и вытаскивала из нее длинные ленты ярко-желтых и темно-красных водорослей, которые аккуратно раскладывала на камнях.

— Это всего лишь твои домыслы, — сказал он. — У тебя голова кружится от голода и усталости.

— Голова у меня и впрямь кружится, — согласился Раду. — Но от этого я лишь яснее все понимаю. Если вы не верите — подождите и сами убедитесь. — Он кивнул в сторону Шеры. — Я только ради нее держусь. Геншед хотел поставить меня надсмотрщиком вместо Живореза. Последнее время у него от Живореза одни неприятности: малый так и норовит покалечить кого-нибудь, а то и убить. При мне уже троих прикончил.

— Но ведь, сделайся ты надсмотрщиком, у тебя появился бы шанс сбежать.

— Возможно… от кого угодно, но не от Геншеда.

— А он только уговаривал тебя стать надсмотрщиком? Не принуждал угрозами? Ты говорил, он мучил тебя мухоловкой.

— Это потому, что я ударил Горлана, чтоб не приставал к Шере. Геншед никогда не станет принуждать угрозами к такому делу. Мальчик должен сам хотеть стать надсмотрщиком, должен искренне восхищаться Геншедом и стремиться во всем походить на него. Конечно, Геншед хочет получить за меня выкуп, но мне кажется, он остался бы еще довольнее, если бы убедил меня пойти в надсмотрщики. Ему было бы приятно сознавать, что под его влиянием сын аристократа стал таким же негодяем, как он сам.

— Но покуда он тебе не угрожает, ты же не сдашься?

Раду помолчал, словно не решаясь довериться Кельдереку, потом медленно проговорил:

— Сам бог перед ним сдался. Либо же он вообще никогда не имел власти над Геншедом. Я расскажу вам ужасную историю, которую не забуду до скончания дней. Когда мы пришли в Теттит, среди нас был один мальчик — такой длинный нескладный паренек, Беллином звали. Через Врако он нипочем не перебрался бы: очень неуклюжий был, да и на голову слабоватый. Геншед выставил его на продажу вместе с девочками. Человек, купивший Беллина, сказал Геншеду, что хочет сделать из него профессионального попрошайку. Мол, он уже держит нескольких таких и живет на деньги, что они приносят. Но малого нужно покалечить, чтобы он вызывал жалость. Геншед отрубил Беллину обе кисти, а обрубки рук сунул в кипящую смолу, чтоб остановить кровь. Запросил с мужика сорок три мельда — сказал, столько у него стоит такая работа.

Отвернувшись, Раду сорвал с куста пригоршню листьев и стал есть. Через пару секунд Кельдерек последовал примеру мальчика и принялся жадно жевать кислые волокнистые листья.

— Эй! Эй! — проорал Горлан, лупя хлыстом по воде у берега. — А ну, встали живо! Линшо — вот где жрать будете, а не здесь!

Поднявшись на ноги, Раду пошатнулся и задел плечом Кельдерека.

— Это от голода, — выдохнул он. — Сейчас пройдет.

Он позвал Шеру, и она бегом бросилась к нему — с длинной яркой водорослью, намотанной на тонкую ручонку на манер браслета.

— Одно я узнал наверное: голод сродни жестокой пытке, — сказал мальчик. — Если у Линшо надсмотрщики получат больше пищи, чем рабы, возможно, я соглашусь стать надсмотрщиком. Жестокость и зло кроются не так уж глубоко в каждом из нас. Нужно просто уметь вытащить их наружу.

Позже днем они подошли к широкому изгибу реки, и Геншед снова повернул в лес, чтобы срезать путь. Влажная лесная жара причиняла страдания поистине невыносимые. Мальчикам, иным из которых не хватало сил, чтобы смахнуть с лица мух, было приказано сбиться поплотнее и держаться за плечи друг друга, и они еле-еле плелись вперед, точно жуткая толпа полуслепых калек; многие шли с закрытыми глазами, не в силах разлепить веки, опухшие и почерневшие от укусов насекомых. Ребенок, шедший перед Кельдереком, на каждом шагу испускал тихий рыдающий стон: «А-а-а! А-а-а!» В конце концов Живорез с проклятьями набросился на него и несколько раз вонзил острие палки в одну и другую ногу. Мальчик упал, истекая кровью, и Геншеду пришлось скомандовать привал и перевязать несчастному раны. Покончив с этим делом, он сел спиной к дереву и принялся рыться в заплечном мешке, насвистывая сквозь зубы.

Поддавшись неожиданному порыву, Кельдерек подошел к нему:

— Ты можешь сказать, зачем взял меня в плен и сколько рассчитываешь за меня выручить? Я могу хорошо заплатить за свое освобождение — гораздо больше, чем ты получишь за меня на невольничьем рынке.

Геншед ничего не ответил, даже взгляда не поднял. Кельдерек склонился над рыжеватой головой работорговца и произнес более настойчиво:

— Я правду говорю: я дам тебе больше денег, чем ты выручишь за меня в любом другом случае. Я не тот, кем кажусь. Скажи, сколько ты хочешь за мое освобождение?